Последние отзывы

  7  

Я участвовала в похоронной процессии вместе со своими братьями и сестрами. Мами рассказывала, что, глядя на нас, люди плакали. Мы произвели на толпу именно то впечатление, которого и добивался герцог де Сюлли. Он был одним из величайших государственных мужей в стране, и мой отец ценил его за выдающийся ум. Теперь же вся преданность герцога принадлежала моему брату, в одночасье превратившемуся из дофина в короля.

Как меня раздражает, что я не могу ничего вспомнить и вынуждена полагаться на рассказы Мами! Конечно, она поведала мне о похоронах, но я никогда не была уверена в том, что она ничего не перепутала. Обычай требовал, чтобы дети, как бы малы они ни были, присутствовали на погребении своих родителей, и естественно, что я, королевское дитя, должна была там находиться.

– Вы ехали в карете – на руках у моей матери, – рассказывала мне Мами, и я представляла себе малютку, которую крепко держала суровая мадам де Монглат… Вот они приближаются вместе к похоронным дрогам, на которых лежит тело государя…

Мадам де Монглат держала мою руку в своей, когда я окропляла святой водой лицо моего отца. Надеюсь, я достойно исполнила свой долг, хотя это было, видимо, весьма непросто сделать, находясь в цепких объятиях гувернантки. Однако, похоже, я не протестовала, а большего от меня и не требовалось.

В следующий раз я публично появилась на коронации моего брата, но мне было тогда всего одиннадцать месяцев, и про это я тоже ничего не помню. Должно быть, церемония в Реймском соборе была очень впечатляющей. Людовику было тогда девять лет, а мальчики-короли выглядят всегда так трогательно! Я никогда толком не знала Людовика, поскольку, став королем, он покинул нашу детскую. Даже моя старшая сестра Елизавета казалась мне почти незнакомкой. Какое-то время с нами находилась Кристина, но ближе всех мне был Гастон. Ведь мы с ним были почти ровесниками.

Позже Мами мне рассказала, что по случаю такого великого события, как коронация Людовика, меня держала на руках принцесса де Конде, которой теперь, после смерти прежнего государя, муж разрешил вернуться ко двору.

Итак, все это происходило, когда я была слишком мала, чтобы понять, что же такое творится вокруг. Позже я была немного разочарована, осознавая, что видела и похороны отца, и коронацию брата, но ничего не могу вспомнить.

Впрочем, я не собиралась всю жизнь пролежать в колыбели и принялась расти. В детской, которую я делила с Гастоном и Кристиной, за нами присматривали лишь суровая мадам де Монглат и Мами, дарившая нам смех и радость.

Мои первые настоящие воспоминания связаны с поездкой в Бордо. Огромную процессию возглавляла тогда моя мать. Ей предстояло торжественно передать свою дочь, мою старшую сестру Елизавету королю Испании, чтобы его сын и наследник смог с ней обвенчаться. Одновременно французы должны были получить Анну Австрийскую,^[13] дочь короля Испании, предназначавшуюся в жены моему брату Людовику. Можно представить себе всю важность этих событий, но в шесть лет они казались мне лишь чередой захватывающих приключений. И, конечно же, я понятия не имела, что страна бурлит от возмущения.

Я любила церемонии – всю эту пышность, блеск и красивые наряды, даже если их неудобно было носить. Помню, Гастон расплакался и сорвал с себя жесткий кружевной воротник, который ужасно натер ему шею. Мадам де Монглат нещадно высекла беднягу и, чтобы преподать ему хороший урок, заставила его надеть еще более жесткие кружева. «Все люди должны знать, что такое долг, – заявила мадам де Монглат, – а королевские дети – особенно!»

Бедный Гастон! В ту пору он был очень непослушным, но я была даже хуже и давала выход своей детской ярости, лягаясь, вопя, кусая любую оказавшуюся поблизости руку, валясь на пол и отчаянно суча ногами.

– Позор! – говорила мадам де Монглат. – Что скажет королева?

Эти слова всегда нас мгновенно отрезвляли.

– Боюсь, – частенько предупреждала мадам де Монглат, – что, если ваше поведение не улучшится, я буду вынуждена доложить обо всем королеве.

Королева заглядывала в детскую очень редко, а когда приходила, то это было великое событие. Мне она казалась огромной и напоминала большой корабль – могучий и непобедимый. Стоило лишь посмотреть на нее – и сразу становилось ясно, что это – государыня. При ее появлении все менялись – даже мадам де Монглат – и делались очень осторожными, до мелочей соблюдая этикет. Никто ни на миг не осмеливался забыть, что находится в присутствии королевы. Да она бы никому и не позволила забыть об этом! Гастон и я выходили вперед и низко кланялись. Мать величественно кивала в знак того, что видит, сколь мы почтительны, а затем заключала нас в свои могучие объятия и целовала.

  7