— На что это вы намекаете?
— Что вы далеко не откровенны.
— Я сказал вам, где был в среду ночью. Сказал, с кем был. Даже то, чем мы занимались. Это моя часть рассказа, а остальное вам придется добывать у кого-нибудь другого.
— Значит, вам известно, о чем они говорили. Всю ночь.
Фарадей выругался себе под нос. Встал и принялся ходить по гаражу.
— Я больше не могу с этим справляться. Ливи это знает. Я это знаю. Мне удалось продержаться так долго в основном потому, что время от времени я мог урвать несколько часов для встречи с Амандой. Она… не знаю. Думаю, она мой спасательный круг. Без нее я, наверное, бросил бы все это дело давным-давно.
— Все это дело?
—Не справился бы с Ливи и ее болезнью. У нее амиотрофический склероз, БАС. Расстройство двигательных нейронов. Ее состояние постоянно ухудшается. — Мечась по мастерской, он очутился у дальней стены, возле которой были сложены старые отливки. Он потрогал их носком кроссовки и снова заговорил. — Когда она не сможет пользоваться ходунками, понадобится инвалидное кресло. Потом искусственная вентиляция легких и больничная койка. На этом этапе она не сможет оставаться на барже. Она могла бы переехать в приют, но Ливи этого не хочет, и я не хочу этого для нее. Чем больше мы обдумывали эту ситуацию и перебирали все решения, тем больше мы склонялись к мысли о примирении ее с матерью. И о возвращении домой, к матери. За этим Ливи и поехала к ней в среду.
— Попросить у матери согласия на переезд домой? Фарадей кивнул. Пнул кучу старых отливок, три из них треснули, пыхнув ему на джинсы облачком гипсовой пыли. Он отряхнулся. Бесполезный жест. Белая пыль лежала здесь повсюду.
— Почему вы оба с самого начала прямо не рассказали мне об этом? — спросил Линли.
—Я уже объяснял вам, — ответил Фарадей. — Во всяком случае пытался объяснить. Вы что, не видите, что происходит? Она живет с мыслью о надвигающейся смерти. Каждый день она все больше теряет почву под ногами. Много лет они с матерью не имели ничего общего, и вот теперь Ливи вынуждена приползти назад, прося мать о помощи. Думаете, для Ливи это легко? В ней столько гордости. С этой ситуацией она проходит через все круги ада. Поэтому, если она не испытывала желания рассказать вам о той ночи более подробно, я не мог ее заставить. Мне кажется, что она в любом случае рассказала вам достаточно. Что еще вам от нее требуется?
— Правда, — сказал Линли. — И именно этого я хочу от всех участников событий.
— Что ж, вы свою правду получили, не так ли?
Линли размышлял. Не столько о том, искренен или нет был Фарадей, говоря о себе. Как будто, решив сотрудничать, он стал достаточно откровенным, но невозможно было не заметить одну бросающуюся в глаза особенность их разговора. Пока он говорил о себе и о том, что делал в среду ночью, он оставался на свету. Но как только речь заходила об Оливии, он старался уйти в тень. Казалось, чередование света и тени играют какую-то роль в беседах Линли с Фарадеем и женщинами из семейства Уайтлоу. Он чувствовал, что не может оставить без внимания неотступный вопрос: почему все трое постоянно укрывались в темноте.
Линли настоял на том, чтобы отвезти Барбару домой. Тем более, что Килбурн находился не так уж и далеко от Чок-Фарм. Смешно возвращаться в Ярд, пресек он ее протесты, если до ее дома десять минут езды.
В течение трех с половиной лет их совместной работы Барбаре удавалось удерживать его на расстоянии от ее унылого жилища в Эктоне. Но этим вечером по решительному выражению лица Линли она поняла, что отстоять проезд до ближайшей станции метро не удастся, тем более, что и линия была совсем не та, что нужно.
В Итон-Виллас Линли удивил ее, припарковав «бентли» на свободном месте и выключив двигатель. — Спасибо, что подвезли, сэр, — сказала Барбара. — Что у нас завтра утром? — И открыла дверцу. Он сделал то же самое и, выбравшись из машины, неторопливо осматривал окружающие дома. Во время осмотра зажглись уличные фонари, и освещение выгодно подчеркнуло эдвардианскую старину зданий. Линли кивнул:
— Приятный район, сержант. Спокойный.
— Да. Так когда мне…
— Покажите мне ваше новое жилище. — М захлопнул дверцу.
Покажите? — подумала она. Из груди ее уже готов был вырваться возглас протеста, но Барбаре удалось его подавить.
— О господи. Оно ничего особенного из себя не представляет, инспектор. Вообще ничего. Не думаю, чтобы вы…
— Чепуха. — И он зашагал по дорожке.