Особенно,... 
.
Очередная сказка о Золушке 
113 
- «Выстрою шесть броненосцев
- и шесть канонерских лодок…»
Про броненосцы и канонерские лодки дикая девочка Аня Горенко знала все. Ее отец Андрей Антонович курировал судостроительные заводы Николаева. К моменту написания поэмы «У самого моря» в Николаеве заложены и спущены на воду шесть броненосцев: «Екатерина II», «Чесма», «Синоп», «Князь Потемкин Таврический», «Двенадцать Апостолов», «Императрица Мария».
У канонерских лодок имена попроще: «Черноморец», «Запорожец», но на открытках, которые отец привозил детям из командировок, и они выглядели очень даже внушительно. Но больше всех Анне в детстве правился броненосец «Двенадцать Апостолов», и не потому что красивее других, а потому что был ее ровесником: его заложили в августе 1889. По-видимому, именно с этим обстоятельством – длительной отлучкой Андрея Антоновича по служебным делам, – объясняется необычно долгая задержка с обрядом крещения Анны – здоровую девочку, родившуюся 11 июня, окрестили только 17 декабря.
Броненосец «Двенадцать Апостолов»
14 марта 1916 г. Петроград
Многоуважаемая Анна Андреевна,
Хоть мне и очень плохо, ибо я окружен болезнями и заботами, все-таки мне приятно Вам ответить на посылку Вашей поэмы[52]. Во-первых, поэму ужасно хвалили разные люди и по разным причинам, хвалили так, что я вовсе перестал в нее верить. Во-вторых, много я видел сборников стихов, авторов «известных» и «неизвестных»; всегда почти – посмотришь, видишь, что, должно быть, очень хорошо пишут, а мне все не нужно, скучно, так что начинаешь думать, что стихов вообще больше писать не надо; следующая стадия – что я стихов не люблю; следующая – что стихи вообще – занятие праздное; дальше – начинаешь уже всем об этом говорить громко. Не знаю, испытали ли Вы такие чувства; если да, – то знаете, сколько во всем этом больного, лишнего груза.
Прочтя Вашу поэму, я опять почувствовал, что стихи я все равно люблю, что они – не пустяк, и много такого – отрадного, свежего, как сама поэма. Все это – несмотря на то, что я никогда не перейду через Ваши «вовсе не знала», «у самого моря», «самый нежный, самый кроткий» (в «Четках»), постоянное «совсем» (это вообще не Ваше, общеженское, всем женщинам этого не прощу). Тоже и «сюжет»: не надо мертвого жениха, не надо кукол, не надо «экзотики», не надо уравнений с десятью неизвестными; надо еще жестче, неприглядней, больнее. – Но все это – пустяки, поэма настоящая, и Вы – настоящая…
- …Но в мире нет власти грозней и страшней,
- Чем вещее слово поэта.
«Ее называли камерной, комнатной, интимной, тихой, тишайшей. Даже такой человек, как Тынянов, говорил о шепотной Ахматовой. Этому отдали дань почти все, вплоть до Твардовского.
– Чем вы объясняете такое явление: выхожу к публике, читаю очень тихо, прекрасно слушают… Кто-то из зашедших в артистическую говорит: «Громкие стихи»…
Камерная, интимная, тишайшая, как оказалось, выразила целую эпоху, громоносную эпоху».
РЕКВИЕМ
- Нет! и не под чуждым небосводом
- И не под защитой чуждых крыл, —
- Я была тогда с моим народом,
- Там, где мой народ, к несчастью, был.
ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
В страшные годы ежовщины я провела семнадцать месяцев в тюремных очередях в Ленинграде. Как-то раз кто-то «опознал» меня. Тогда стоящая за мной женщина с голубыми губами, которая, конечно, никогда в жизни не слыхала моего имени, очнулась от свойственного нам всем оцепенения и спросила меня на ухо (там все говорили шепотом):
– А это вы можете описать?
И я сказала:
– Могу.
Тогда что-то вроде улыбки скользнуло по тому, что некогда было ее лицом.
1 апреля 1957 г., Ленинград
ПОСВЯЩЕНИЕ
- Перед этим горем гнутся горы,
- Не течет великая река,
- Но крепки тюремные затворы,
- А за ними «каторжные норы»
- И смертельная тоска.
- Для кого-то веет ветер свежий,
- Для кого-то нежится закат —
- Мы не знаем, мы повсюду те же,
- Слышим лишь ключей постылый скрежет
- Да шаги тяжелые солдат.
- Подымались как к обедне ранней,
- По столице одичалой шли,
- Там встречались, мертвых бездыханней,
- Солнце ниже, и Нева туманней,
- А надежда все поет вдали.
- Приговор… И сразу слезы хлынут,
- Ото всех уже отделена,
- Словно с болью жизнь из сердца вынут,
- Словно грубо навзничь опрокинут,
- Но идет… Шатается… Одна.
- Где теперь невольные подруги
- Двух моих осатанелых лет?
- Что им чудится в сибирской вьюге,
- Что мерещится им в лунном круге?
- Им я шлю прощальный мой привет.
113 
