Особенно,... 
61 
Она смогла различить очертания лежащего на полу пакета и улыбнулась, разглядев его. Она с нетерпением ожидала, когда совсем рассветет и она сможет открыть этот пакет; ей хотелось показать другим, что она может стать одной из них.
Этот столичный город, как и сказал Фрит, был по-настоящему удивительным местом; но Аманда знала, что она и Уильям воспринимали его иначе, чем Лилит и Наполеон. Аманде он казался женщиной с обезображенным язвами лицом, но роскошно одетой и усыпанной сверкающими драгоценностями; именно эти контрасты, видные повсюду, пленяли и ужасали ее.
В то раннее утро она вспоминала эту неделю свободы, начавшуюся с бегства из Корнуолла. Она заново переживала их побег, как делала это уже не однажды за последние дни: быстрые сборы и записку родителям, объяснявшую причину ее побега, последнюю встречу с Лилит, а потом с Уильямом, прятавшимся вместе с Наполеоном в морвалском лесу. Несколько часов они шли не останавливаясь, и, лишь уйдя на много миль от Лу, усталые и обессиленные, они уговорили возчика подвезти их до места, где они смогли сесть в «Волшебную карету», транспортное средство для перевозки рабочих, увезшую их из Корнуолла.
Как интересно было ехать впервые по железной дороге! Глаза Лилит горели, как темные драгоценные камни, на которые упал луч света; она без умолку, возбужденно и благоговейно говорила о Лондоне; довольно странно, подумала Аманда, но своим поведением она напоминала рыцаря, направившегося искать мифическую чашу Грааля. Малыш Наполеон был почти так же счастлив, как и Лилит, хотя и не говорил об этом. Если даже и придется ему в этом городе столкнуться с голодом и трудностями, то с ними он уже близко знаком, а близкое это знакомство породило безразличие к ним. Он походил на раба, сбросившего оковы и наконец освободившегося. Уильям же был слишком серьезным, поэтому не разделял беспечного оптимизма своей сестры; он тревожился из-за Аманды. Как могли они знать, что ждет их в этом городе? И что может случиться с такой леди, как Аманда, привыкшей к роскоши? Аманда понимала, как Уильям тревожился из-за нее.
А как они хохотали, когда их болтало в железнодорожных вагонах! А как они замерзли, совершенно не защищенные от ветра!
Потому что, хотя крыша у вагона и была, он напоминал повозку для перевозки скота, будучи открытым с боков. Аманда, закоченевшая от холода, мельком подумала о том, как бы путешествовали по железной дороге Фрит и Энтони; они бы поехали в первом классе, на мягких сиденьях, удобно вытянув ноги. Так бы путешествовала и она, оставшись с родителями или с Энтони. Но что такое замерзшие конечности в сравнении с той дрожью от страха, которую всегда вызывал в ней отец? Что такое небольшая вагонная качка в сравнении с ужасом, вызываемым Энтони?
«Свобода! Свобода! Свобода!» – выстукивали колеса вагона; чувство свободы было удивительным, оно вселяло радость.
Сразу по прибытии в Лондон Аманда была поражена контрастами – роскошью и нищетой, великолепием и мерзостью запустения, обилием продуктов в магазинах и умирающими от голода на улицах людьми. Да и в самой Аманде боролись противоположные чувства – наслаждение и ужас.
Это был год Всемирной выставки, и улицы были переполнены иностранцами со всего света: индусами в изукрашенных драгоценностями тюрбанах, китайцами с косичками, африканцами в развевающихся одеждах. По улицам выстраивались кареты, а в Гайд-парке по дороге к Хрустальному дворцу разодетые женщины и щеголеватые мужчины устраивали веселые пикники с жареными цыплятами и шампанским. На них глазели бедняки – босоногие, в лохмотьях и вшивые, – хватая кости, вышвырнутые из карет; они дрались из-за этих объедков и за возможность подержать под уздцы лошадей, чтобы заработать таким образом один пенс. Окна всех зданий были украшены флагами, а все дороги, казалось, вели к тому широкому проезду, с одной стороны которого располагались огромные усадьбы Эннисмор-хаус, Парк-хаус и Гор-хаус, а с другой высился громадный сверкающий дворец из стекла. Вдоль всего проезда собрались все жаждущие выгоды от великого события в истории Англии. Изобилие фруктов и имбирного пива предлагалось с прилавков и ручных тележек, под которыми шныряли уличные мальчишки, пытаясь отыскать хоть что-нибудь; тут же вились карманники и пытавшиеся обмануть доверчивых людей мошенники. Играли шарманки, танцевали уличные плясуньи, плакали дети, выпрашивая красные, белые и голубые значки на отвороты своих пальто или веселые картинки с выставки на память. Они видели людей среднего достатка, приятно проводивших время на траве перед дворцом, или шедших отдохнуть в саду усадьбы Гор-хаус, или спешивших на ипподром «Бэтти», сооруженный около широкой аллеи в парке Кенсингтон; увидели они и «показ мод» в субботу ближе к вечеру, когда на выставку пускали лишь обладателей пятишиллинговых билетов или абонементов. В Лондоне, как и в Корнуолле, существовало строгое деление на классы, державшиеся друг от друга особняком. Никогда еще Аманда не видела ничего подобного этим улицам столицы с их красочностью и запущенностью, с их богатством и нищетой; этот вездесущий контраст то воодушевлял ее, то вдруг приводил в безысходное уныние, потому что тогда ей думалось, что этот огромный город и сам, как хрустальный дворец, был построен над выгребной ямой.
61 
