Последние отзывы

  185  

Служитель раздвинул штофный занавес и пропустил Бенвенуто в покои короля.

Слова Челлини сразу вернули Коломбе утраченную бодрость. Бедняжка уже считала себя всеми покинутой и погибшей. Мессер д'Эстурвиль привез сюда дочь, полумертвую от горя, несмотря на всю ее веру в бога и в Бенвенуто. Она впала в такое отчаяние, что перед тем, как сесть в карету, отбросила всякую гордость и принялась умолять госпожу д'Этамп отпустить ее в монастырь, обещая навсегда отказаться от Асканио, лишь бы избежать брака с графом д'Орбеком. Но герцогиня хотела целиком насладиться победой: ей надо было, чтобы Асканио поверил в измену любимой; и Анна д'Эйли безжалостно отвергла мольбу несчастной Коломбы. Лишь воспоминание о том, что Бенвенуто велел ей оставаться спокойной и мужественной даже у подножия алтаря, спасло девушку от полного отчаяния и придало сил ехать в Лувр, где король должен был подписать в полдень ее брачный контракт.

Но там силы вновь покинули Коломбу. У нее оставались три возможности: получить помощь от Бенвенуто, тронуть слезами Франциска I и умереть от горя.

И Бенвенуто явился! Бенвенуто велел ей надеяться. К Коломбе вернулась вся ее утраченная бодрость.

Войдя в покои короля, Челлини нашел там только герцогиню. Этого ему и надо было, иначе пришлось бы просить знатную даму об аудиенции.

Несмотря на свою победу, госпожа д'Этамп сильно беспокоилась. Правда, после того как она собственными руками сожгла письмо, ей нечего было опасаться за свое положение, но зато она с ужасом взирала на опасности, на каждом шагу подстерегавшие ее любовь. И так бывало всегда: едва герцогиню оставляли в покое муки честолюбия, как в сердце ее проникал любовный яд. Она была соткана из честолюбия и страсти и мечтала осчастливить Асканио, возвысив его, но вскоре заметила, что Асканио, хоть и аристократического происхождения (род Гадди, к которому он принадлежал, вел начало от древних флорентийских патрициев), желает только одного — заниматься искусством. Если он и мечтал о чем-нибудь, то лишь об изящных линиях вазы, амфоры или статуи; а если и желал иметь золото, брильянты и жемчуга — эти сокровища земли, — то лишь затем, чтобы делать из них цветы, более прекрасные, чем те, которые распускаются, окропленные живительной росой. Он был равнодушен к почестям и титулам, если источником их не являлся его собственный талант, если они не венчали его славу художника. Что было делать этому мечтателю в беспокойном, неуютном мире госпожи д'Этамп? Первая же буря надломила бы хрупкий стебелек нежного, едва распустившегося цветка, обещавшего дать чудесные плоды. Быть может, в минуту душевной подавленности или равнодушия он и позволил бы вовлечь себя в интриги своей царственной покровительницы, но, превратившись в бледную тень, жил бы только воспоминаниями о прошлом. Асканио казался герцогине тем, чем и был на самом деле, — человеком с утонченной и нежной душой, жаждавшим покоя и чистоты, прелестным ребенком, которому не суждено было стать мужчиной. Он мог всецело отдаться чувству, но не идее. Созданный для нежности и любви, он сразу пал бы в битве страстей, под бременем житейских невзгод. Такой человек мог удовлетворить сердце госпожи д'Этамп, но не ее честолюбие.

Именно об этом и думала герцогиня, когда вошел Бенвенуто; на лице фаворитки лежал отпечаток мрачных мыслей, не дававших ей покоя.

Враги смерили друг друга взглядом, на их губах одновременно появилась ироническая усмешка, а глаза ясно говорили, что оба готовы сражаться не на жизнь, а на смерть.

«Наконец-то мне попался достойный противник! — думала Анна. — Он настоящий мужчина. Но у меня слишком большой перевес над ним, и честь такой победы невелика».

«В самом деле, сударыня, вы женщина решительная, — говорил тоже про себя Бенвенуто, — и редкий поединок давался мне тяжелее, чем борьба с вами, но будьте покойны: я и оружием галантности владею ничуть не хуже, чем любым другим».

Эти два беззвучных монолога не нарушили напряженного молчания.

Герцогиня заговорила первая.

— Вы поспешили, маэстро Челлини, — сказала она вслух. — Король назначил подписание брачного контракта в полдень, а сейчас только четверть двенадцатого. Разрешите мне извиниться за его величество. Но дело в том, что не король опоздал, а вы пришли слишком рано.

— Я счастлив, сударыня, что поспешил; благодаря этому я имею честь беседовать с вами наедине, чего мне пришлось бы добиваться, если бы не эта счастливая случайность.

  185