99 
Асканио содрогнулся от ужаса. К счастью, д'Орбек этого не заметил; его хитрые глазки были прикованы к герцогине, смотревшей на него выразительным, глубоким взглядом.
— Я хочу стать канцлером, — последовал его краткий ответ.
— Прекрасно! Мы спасены! Но как быть с прево?
— Что ж, найдете ему какое-нибудь тепленькое местечко, только пусть оно будет подоходней. К чему тут почет! Ведь когда этот старый подагрик отправится на тот свет, все его богатство перейдет ко мне.
Асканио не мог дольше сдерживаться.
— Сударыня!.. — вскричал он срывающимся от гнева голосом.
Но он так и не успел договорить, а граф не успел удивиться его дерзости: двери широко распахнулись, и в них появился король в сопровождении всего двора.
Госпожа д'Этамп крепко схватила Асканио за руки и, отойдя в сторону, сказала негромко, с трудом подавляя волнение:
— Понимаешь ли ты теперь, юноша, как нас, женщин, ломает жизнь? Девушка может стать фавориткой короля даже против воли!
Ее слова были заглушены остротами и веселыми шутками, которыми обменивались король и придворные.
Франциск I так и сиял от радости. Еще бы, приедет Карл V, начнутся торжественные приемы, пиршества, увеселительные прогулки, и на его долю выпадет самая благодарная роль. Весь мир устремит взоры на Париж и французского короля. При мысли о захватывающем спектакле, нити которого были у него в руках, Франциск I радовался, как дитя. Он ценил превыше всего внешний блеск и ни к чему не относился серьезно. Войны для него были турнирами, а управление государством — искусной игрой. Этот монарх, одаренный блестящим умом, увлекался самыми странными, рискованными и поэтическими идеями, а из своего царствования сделал театральное представление, аплодировать которому должен был весь мир.
И вот теперь ему представился случай ослепить своего соперника и Европу. Немудрено, что он был сегодня необыкновенно милостив и приветлив. Сделав вид, что благодушие короля придало ему смелости, Трибуле подбежал к Франциску, едва тот переступил порог.
— О сир! — жалобно завопил шут. — Прощайте навеки! Ваше величество скоро лишится своего верного слуги; но я сокрушаюсь больше о вас, нежели о себе, ваше величество! Что вы будете делать без своего жалкого шута Трибуле — ведь вы так его любите!
— Как! Ты хочешь меня покинуть, да еще теперь, когда у меня всего один шут на двух королей?
— Да, сир, именно теперь, когда на одного шута приходится целых два короля.
— Не болтай чепухи! Я приказываю тебе остаться.
— Повинуюсь, ваше величество. Но тогда издайте королевский указ, запрещающий господину де Вьейвиль преследовать меня. Я лишь повторил ему то, что говорят о его жене, и за такой пустяк он поклялся, что оборвет мне уши и душу из меня вытряхнет. «Если она у тебя есть», — добавил этот нечестивец. Ваше величество, да за такое кощунство ему язык надо отрезать!
— Ну, ну, успокойся, бедный мой шут. Тот, кто лишит тебя жизни, ровно через четверть часа после этого будет сам повешен.
— Ах, ваше величество, а нельзя ли сделать наоборот?
— То есть как это — наоборот?
— Очень просто: повесить его за четверть часа до того, как он меня убьет. Так будет лучше.
Все расхохотались, и громче всех Франциск I. Король двинулся дальше, и взгляд его случайно упал на итальянского эмигранта Пьетро Строцци.
— А, сеньор Строцци! — воскликнул он. — Кажется, вы уже давно ходатайствовали о предоставлении вам французского подданства. Нам отнюдь не делает чести, что человек, столь доблестно сражавшийся за нас в Пьемонте и отвергнутый за это своей родиной, до сих пор не принят в число подданных второй своей родины — Франции, ибо по храбрости вы настоящий француз. Сегодня же вечером, сеньор Строцци, мой секретарь Ле Масон пришлет вам грамоту на подданство… Не благодарите меня: я делаю это не только в ваших, но и в своих собственных интересах — необходимо, чтобы Карл Пятый нашел вас уже французом… А-а, это вы, Челлини! — продолжал король, обращаясь к художнику. — И, как всегда, не с пустыми руками. Что это у вас под мышкой? Но, клянусь честью, мой друг, я знаю, как отблагодарить вас! Пусть не говорят, что Франциска Первого кто-нибудь превзошел в щедрости… Мессер Антуан Ле Масон, вместе с грамотой для Пьетро Строцци изготовьте другую — для моего друга Бенвенуто Челлини, и притом безвозмездно: бедному чеканщику труднее раздобыть пятьсот дукатов, чем вельможе Строцци.
99 
