2 
Чуть поодаль три десятка автомобилей образовали хвост у бензозаправочной станции.
– Что такое стряслось? – спросил О'Харе.
Рон Барбер уныло покачал головой.
– С завтрашнего дня бензин подорожает на 100%. Они хотят урвать его еще по старой цене.
Так продолжалось до конца войны. Уругвай – эта южноамериканская Швейцария – бодро превращался в слаборазвитую страну, виной чему была закостенелая внутренняя политика. У песо уже давно был плавающий курс. И плыл он книзу, на самое дно.
Каждые шесть месяцев жалованье повышали на 30%, но и этого не хватало. Государственные служащие больше не выходили на пенсию, чтобы не умереть с голоду. Бензозаправочная станция исчезла из поля зрения Барбера. Американец тревожился. Он уже начал любить эту страну. Уругвайцы – народ славный, добрый, безобидный. Если не обуздать тупамарос в самое ближайшее время, начнется полная анархия. Но если их уничтожить, страна будет по-прежнему тихо увязать во взяточничестве и нищете.
Болезненная дилемма.
Но Рон Барбер приехал сюда не для того, чтобы ее решать. Его задача – сломать хребет боевикам.
Деннис О'Харе блуждал взглядом по Рио-де-ла-Плате, тянущейся слева от набережной.
– Можно подумать, она ржавая, – расстроенно заметил он.
Это было одно из его самых больших разочарований. Он всегда представлял себе серебристую гладь воды, а оказалось, что это илистое желтоватое бесконечное водное пространство. Еще одно жульничество слаборазвитой страны.
Рон Барбер не ответил. Подпрыгивая на ухабах, он пытался читать скучное лживое донесение, которое наводило его на новый след – ложный, разумеется, – на след человека, который вот уже шесть месяцев ускользал у него между пальцами.
«Либертад». Глава тупамарос. Эта кличка – все, что Рон Барбер о нем знал. Несмотря на постоянно ошибочные «предположения» уругвайцев. Страдальчески взвизгнули шины, и Рон Барбер вздрогнул.
Сзади «додж» со страшно стершимися шинами как раз делал поворот. Эта бросающаяся всем в глаза сомнительная охрана выводила Рона Барбера из себя. Она, конечно же, ни в коей мере не оправдывалась его должностью «советника» при уругвайской полиции.
Афишируя себя таким образом, он не доберется до таинственного Либертада. В городе поговаривали, что тот видный член «ростры» – уругвайской олигархии. Но никто не знал, кто именно скрывается под этой кличкой.
Рон Барбер закрыл папку. Придет время, и он дознается, кто такой Либертад, и тогда с тупамарос будет покончено.
Деннис О'Харе незаметно почесал шею. Он робел перед Роном Барбером. Столько всяких слухов ходило об этом молчаливом благодушном великане.
– Сдохнуть можно от жары, – молвил О'Харе.
Был конец декабря, разгар лета, и слева от них Плайя Почитос – «маленькая Копакабана», как называли его уругвайцы, испытывавшие комплекс неполноценности перед своим мощным северным соседом, – уже кишел людьми.
Старые колымаги парковались елочкой посреди набережной. «Додж» тащился метрах в ста позади «бьюика». Шофер Рона Барбера очень радовался, когда ему удавалось оторваться от коллег.
Но тут он, ругнувшись, резко затормозил. С полдюжины монахинь вышли на «зебру» – размеченный на шоссе пешеходный переход, – которую уругвайские водители чтили с почти маниакальным упорством. Впрочем, пешеходы постоянно злоупотребляли этим своим правом, хладнокровно ныряя прямо под колеса.
Время от времени какой-нибудь драндулет без тормозов собирал у себя на капоте целую гроздь пешеходов.
Монахини не спеша переходили улицу.
– Целый пансион, – заметил Деннис О'Харе.
Рон Барбер даже не поднял головы. Религия его не интересовала. Он вновь погрузился в содержимое папки «Либертад». Вдруг последняя монахиня повернула голову к «бьюику», оторвалась от группы и пошла прямо к машине. Молодой эксперт увидел волевое, но миловидное лицо, большие черные глаза, чувственный рот. «Какая красивая, черт возьми! – подумал он. – Жаль, что на ней эта проклятая форма».
И тут раздался визг шин. Американцы обернулись. Машина тридцатых годов с откидным верхом выехала со стоянки елочкой прямо перед носом у охраны в «додже». Метрах в тридцати от них. Мотор тут же заглох, и водитель, выйдя из машины, пытался теперь завести его вручную. С виноватой улыбкой для притупивших бдительность полицейских. Те подремывали, сморенные жарким уже солнцем.
Монахиня прошла вдоль «бьюика» и в тот момент, когда шофер уже нажимал на газ, постучала по стеклу левой задней дверцы.
2 
