121 
— Та легкость, с которой она на это согласилась, могла бы вам доказать, если вы все еще в этом сомневаетесь, сколь справедливыми и обоснованными были выдвинутые против нее обвинения; ведь она даже не осмелилась отстаивать то, что должна была расценивать как наследственное имущество своего ребенка.
— А этот ребенок? Что с ним сталось? — спросил шевалье, решительно приступая к интересовавшему его вопросу.
— Этот ребенок? спросите лучше, известно ли мне, что он вообще был? Неужели вы полагаете, что я могу позволить себе тратить время, следя за любовными похождениями этой распутницы? Она где-то родила, где не знаю; два года спустя она скончалась. Здесь у меня в бюро лежит свидетельство о ее смерти. Возможно, все дело ограничилось выкидышем; так как у меня не вызывает сомнения, что если этот плод греха был бы жив, то тогда не преминули бы обратиться к моему всем известному милосердию с просьбой помочь этому несчастному малышу или малышке.
— Так вот, брат, вы ошибаетесь, — сказал шевалье, задетый той бесцеремонностью, с которой его брат отзывался о женщине, так когда-то им любимой. — Роды были вполне нормальными и удачными; ребенок жив, это взрослая и красивая девушка, которая, уверяю вас, является живым портретом своей матери.
Инстинктивно догадываясь, что наносит своему брату самый болезненный удар из всех, что мог бы ему нанести, шевалье представил как вполне очевидное то, в чем он еще сомневался.
Несмотря на изворотливость ума и самоуверенность, барон не мог совладать с собой и побледнел.
— Какая-нибудь молоденькая плутовка, которая рассчитывает злоупотребить вашей, доверчивостью, брат, так как то, что вы мне здесь рассказываете, просто невозможно.
Тогда шевалье во всех подробностях поведал историю своего знакомства с Терезой.
Это было ошибкой!
Барон дал ему рассказать все до конца; затем, когда тот закончил, пожал плечами.
— Я вижу, — сказал он, — что годы, если и изменили ваш внутренний мир и разнесли ваше тело, то они оставили совершенно прежним ваш разум, мой бедный Дьедонне. Вы сошли с ума! У Матильды не осталось ребенка, я уверяю вас в этом.
Какие бы сомнения ни испытывал на этот счет сам шевалье, он не хотел отступать от своих слов.
— Извините, брат, — сказал он, — но, несмотря на все почтение, которое я питаю к вам как к старшему брату, позвольте мне думать, ваше утверждение не восторжествует над моей…
Он собирался сказать над моей уверенностью; но его честная натура воспротивилась этой лжи; после минутного молчания он ограничился следующим определением:
— Над моими предположениями…
— Я лично, напротив, думаю, что у Матильды остался ребенок, и я почти уверен, что этот ребенок — это та девушка, о которой я вам только что говорил.
— Сударь, но я хоть полагаю, что у вас нет намерения ввести эту самозванку в нашу семью?
— Да, сударь, — ответил шевалье, возмущенный эгоизмом своего брата, — я намереваюсь дать свое имя моему ребенку сразу же, как только смогу доказать обществу, как доказал уже самому себе, что Тереза моя дочь.
— Ваша дочь! вероятно, вы шутите: она — дочь лейтенанта Понфарси!
— Моя дочь или дочь моей жены, как вам это будет угодно, брат. Послушайте, в данном случае я вовсе не намерен ни идти на поводу у самолюбия, ни бояться стыда перед людьми; моя в ней кровь или нет — это не имеет значения! — Не правда ли, Блэк? Перед людьми, перед законом она будет моей дочерью. Отцом ребенка признается тот, кто состоит с женщиной в официальном браке. Pater is est quem nuptix demonstrant. Из всей латыни я запомнил только это, но уж эту-то фразу я выучил крепко… А сердце еще скажет свое слово. Я сильно любил Матильду, и она подарила мне достаточно счастья, чтобы я вознаградил ее, чтобы я, пусть даже дорогой ценой, купил этот живой портрет, который она оставила после себя. Так как же, брат, соблаговолите вы, да или нет, сказать мне, что вам известно обо всем этом?
— Повторяю, сударь, — сказал брат, — я ничего не знаю, абсолютно ничего. Но даже, если бы мне и было что-то известно, я бы ни слова вам больше не сказал. Это мне, как старшему, как главе семьи, надлежит охранять честь имени, которое я ношу, и я не желаю, чтобы оно было скомпрометировано вашими безумствами.
— В этой жизни имя — это еще не все, брат мой, и часто мы повинуемся предрассудкам и условностям общества, забывая о евангельских заветах и заповедях нашего Спасителя.
121 
