Особенно,... 
49 
Не было никаких сомнений: некая болезнь заявила о себе пугающим нарастанием симптомов.
Шевалье настоятельно стал требовать врача.
В эту пору, предшествующую английскому вторжению и французскому протекторату, на острове не было гарнизона, а следовательно, и врачей, кроме туземных шарлатанов, которые утверждали, что с помощью определенных трав и определенных заклинаний приносят больному исцеление; и, возможно, они их и исцеляли — если и есть какое-либо предположение, которое допускает сомнение, то это именно оно, — подобно врачам в белых халатах.
Маауни, всегда готовая оказать шевалье любую услугу, которая была в ее силах, предложила сходить за одним из этих знахарей; но шевалье, научившийся бегло говорить на местном языке, объявил, что он желает видеть европейского доктора; и если это возможно, то французского, а поскольку в порту стоят корабли разных стран и среди них французский, прибывший вчера, то именно на этот корабль и надо обратиться за помощью.
Маауни, два или три раза повторив по-французски слово «врач», смогла его произнести довольно внятно, затем она с разбегу нырнула вниз головой с вершины уже знакомого нам грота и с быстротой дриады поплыла к кораблю, трехцветный флаг которого свидетельствовал о его французском происхождении.
Эта последняя строчка показывает, что, пока шевалье жил на Таити, произошла революция 1830 года; но это событие, которое совершенно очевидно многое бы перевернуло в его жизни, оставайся он во Франции, здесь за три тысячи пятьсот лье от Парижа прошло для него почти незаметно.
Приблизившись к «Дофину», таково было название французского брига, Маауни наполовину поднялась из воды, показав свой великолепный торс, и закричала изо всех сил, хотя и с очень мягким произношением:
— Midissin! Midissin!
Несмотря на незначительное искажение, с которым таитянка выговорила это слово, капитан отлично понял, о чем просила пловчиха; он подумал, что заболела королева Помаре, и приказал корабельному врачу «Дофина», молодому человеку двадцати шести — двадцати семи лет, совершавшему свое первое плавание, отправиться на землю.
Увидев, как спускают лодку, а в лодке врача, Маауни догадалась, что ее поняли, и, несмотря на настойчивые просьбы молодого врача, уговорившего ее вернуться на берег вместе с ним в барке, она нырнула, появилась на поверхности через двадцать шагов, вновь нырнула, чтобы вынырнуть еще дальше и, намного опередив барку с четырьмя гребцами, достигла Папеэти.
Ни минуты не мешкая, она побежала к домику двух друзей, одному из тех, что стояли ближе всего к побережью, крича им:
— Midissin! Midissin!
Затем она вернулась на пляж, чтобы отвести доктора в хижину.
В некотором роде барка следовала в воде по стопам юной пловчихи и пристала к берегу в том же месте, где та вышла из воды.
Доктор спрыгнул на землю, пошел вслед за своим гидом и через несколько секунд был у порога хижины.
Шевалье бросился к нему и, извинившись за причиненное беспокойство, провел к постели капитана.
Доктор, увидев, что имеет дело с французами, понял, почему посланница обратилась на «Дофин», отдав ему предпочтение перед другими судами.
Ни о чем не спрашивая, он подошел прямо к больному.
— Как?! — воскликнул он. — Это вы, капитан?
Капитан, впавший уже в состояние почти полной прострации, открыл глаза и, в свою очередь, узнал врача, улыбнулся, протянул ему руку и с усилием проговорил:
— Да, вы видите, это я.
— Конечно, я вас вижу, — сказал доктор, — но это ничего не значит. Мужайтесь! Что вы чувствуете?
Шевалье испытывал жгучее желание узнать, выяснить, откуда доктор и капитан знают друг друга; но, видя, что капитан собирается рассказать о том, что он чувствует, он отложил свои расспросы на будущее.
— То, что я испытываю, очень трудно передать словами, — отвечал капитан. — Внезапно я почувствовал сильное недомогание, которое сопровождалось прострацией, оно вынудило меня вернуться домой и сразу же лечь в постель.
— А с той минуты, как вы находитесь в постели?
— У меня судороги и конвульсии, дрожь во всех членах и попеременно то озноб, то сухой жар.
— Стакан воды, — попросил доктор. Затем, подавая его больному, сказал:
— Попробуйте выпить.
Думесниль проглотил несколько глотков.
— Все вызывает у меня отвращение, — произнес он. — Впрочем, мне трудно глотать.
49 
