42 
Оба чинно раскланялись и сказали: «Премного о вас наслышан!» – едва ли не в унисон, чем вызвали смех Бофранка.
Ужинали на открытой террасе, причем присутствовал и отец, которому, по его словам, стало чуть легче, пусть бы даже он отведал совсем чуть-чуть кушаний и вовсе не притронулся к вину. Говорили в основном о делах столичных, как то: последние королевские указы (касательно ювелирного дела и золотопромышленников), дипломатические новости (Жеаль уверял всех, что непременно случится война, ибо южный заморский сосед с некоторых пор вел себя просто возмутительно), а также о последних веяниях моды, которые всем были не по нраву, и даже Бофранк, некогда слывший модником и щеголем, был ныне согласен с собеседником.
Мало-помалу разговор переместился на поединок Бофранка с упырем. Субкомиссару пришлось поведать о нем во всех подробностях, и Тристан воскликнул в конце:
– Вот достойное деяние! Но верно ли это было не изблеванное миром нечисти чудище, а утративший рассудок человек?
– Именно что человек, – отвечал Бофранк. – Более того, человек, коего я знал достаточно близко, деля с ним в путешествии кров и кусок хлеба…
– Жаль, что он не был пойман живым, – буркнул отец. – Недурно было бы приволочь его на площадь да ободрать там или четвертовать для устрашения и одновременно успокоения толпы. И я отнюдь не верю, что не приложил тут своего копыта дьявол, – подобные вещи никак не обходятся без его присутствия! Истинно: сколько уже истребили посланников и слуг его, а ряды множатся…
– Отец! – сказал Бофранк, отложив вилку. – Не ты ли мне, пребывающему во младенчестве, говорил однажды, что, может статься, ангелов вовсе не существует, как не существует дьявола и много чего еще, о чем принято думать, что оно рядом с нами? Что не каждый, кто говорит, что он – ангел, ангел и есть и не каждый, о ком говорят, что в нем дьявол, имеет в себе дьявола?
Отец прикрыл глаза, как если бы ему ослепил их яркий свет.
– Что говорит брат твой, Тристан? Уж не сошел ли он с ума?! Что говорит он в моем доме?
– Не богохульствуй! – вскричал Тристан, вскакивая и роняя на пол посуду. – Ты, мнится мне, устал и повредился рассудком после встречи с исчадием ада, так поди и отдохни, а не изрекай невиданную чушь, оскорбительную для ушей приличного человека!
Отец тотчас велел слугам нести его в спальню и уложить в постель. Тристан последовал за ними, одарив брата довольно злобным взглядом. Проктор Жеаль взирал на безобразное происшествие с жалостью, не в силах вмешаться.
Когда друзья остались одни, он упрекнул Бофранка:
– К чему ты затеял этот разговор? Брат твой священник, отец – старый человек… Коли он и сказал так много лет тому, к чему припоминать слова сии здесь и сейчас?
– Мне всегда казалось, что отец мой скрывает многие помыслы свои – во благо себя и семьи, во имя трудов своих, – отвечал Бофранк. – Слыхал я, что никогда не одобрял он полностью деяний миссерихордии, пускай и молчаливо. Слова мои сегодняшние были, вероятно, излишними, но теперь уж поздно о том судить.
– Будь аккуратен, друг мой Хаиме. Завтра утром я уеду, ты останешься здесь один, и негоже ссориться со своими близкими.
Наутро Жеаль отбыл в город. Бофранк, рассчитывая на примирение, хотел было навестить отца, но тот его не принял – стоявший у двери спальни слуга сказал, что старый хире совсем расхворался и к нему даже вызвали лекаря. Не появился за завтраком и Тристан. Поковырявши кушанья, субкомиссар взял одну из резных отцовских палок, дабы было на что опереться в пути, и отправился на прогулку, рассуждая по дороге, что нужно бы последовать вслед за Жеалем, ибо отдых, кажется, не складывается.
Бофранка не радовало ни солнечное утро, ни свежий воздух, насыщенный ароматом трав, ни бабочки, плясавшие средь цветов. В детстве слуги рассказывали маленькому Хаиме о том, что в лесу обитает свой народец, который людям показывается неохотно и всегда рад им сделать какую-нибудь мелкую пакость. Сколько раз таился Бофранк под кустами и в дуплах старых деревьев, чтобы увидеть хотя бы одного лесного жителя. Узрел он, однако, зайца и енота, крысу и ящерку, самых разнообразных птиц, но только не лесных человечков. Вот бы сейчас, подумал субкомиссар, один из них выскочил на тропинку передо мною!
Странно поворачивается судьба: в детстве Бофранк верил подобным чудесам, затем смеялся над ними и вот, поди ж ты, снова близок к тому, чтобы верить! Ибо где упырь, там и лесной народ…
42 
