141 
– Ну какая ж ты злая! Вы с Кантором как будто местами поменялись. Ты стала противная и ехидная, а он, как по голове получил, сделался добрый и покладистый. Вас там по второму разу никто не проклял? Кстати, Кантор интересовался, не проклинала ли его ты.
– Я? Да с чего он так решил?
– Да вот кто-то проклял нашего товарища, он теперь пытается разобраться, кто именно. Ему это надо, чтобы проклятие снять.
– Да я же не умею.
– А тут не обязательно уметь, можно сгоряча сказать, и сбудется.
– Да не могла я вслух сказать, разве что подумать…
– А может, подумала? Попробуй вспомнить, что ты плохого о нем думала, когда он сбежал.
Ольга честно задумалась, хотя и не особенно верила в подобные предположения. В первые дни она много раз мысленно рассказывала беглецу, кто он есть на самом деле. Представляла себе, сколько «добрых» слов ему скажет, если доведется встретиться. До умопомрачения размышляла над истинной причиной странного поведения возлюбленного. Неоднократно думала, что все мужики гады и что больше она с ними ни за какие коврижки не свяжется. Но чтобы желать зла? Да не было такого!
– Кофейник! – напомнил Жак, все это время почтительно молчавший.
– Я вижу! – бессовестно соврала Ольга, так как, занятая тяжким интеллектуальным трудом, про кофейник успела забыть. – Насчет проклятия – ничего подобного не припоминаю. Ну думала, что гад он растакой, что на порог не пущу, если явится, но чтоб проклинать – даже в голову не приходило.
Жак хитро прищурился:
– И что, правда не пустишь?
– А занято! – мстительно огрызнулась Ольга и добавила: – Да он и не попросится, с его-то самолюбием… Ты же не хуже меня знаешь.
– А если все-таки попросится? Вдруг у него на почве больной головы самолюбие отключилось?
– Ага, то-то ты боишься, как бы он не услышал, что ты о его болячках треплешься.
– Так я же теоретически!
– А теоретически лучше подумай, правильно ли делает Артуро, что так его боится.
Жак умолк и сделал вид, что задумался. На самом же деле он, скорее всего, воспользовался поводом прекратить разговор на скользкие темы, боясь и вправду ляпнуть что-то не то. Ольге очень хотелось расспросить его подробнее, но как-то некрасиво получалось. Совсем недавно на каждом углу вещала, что не хочет о противном мистралийце даже слышать, а теперь вдруг расспрашивать вздумала…
Великий теоретик размышлял над вопросом неприлично долго, и Ольга уж хотела было напомнить, что ответа все-таки ждет, но, когда она уже открыла рот, из гостиной донеслись шорохи.
– О! – обрадованно вскинулся Жак. – Вот и Кантор вернулся! Ну я пойду в кабинете посижу, вы же, наверное, наедине хотели поговорить…
Шорохи в гостиной прекратились. Услышал, наверное. Сейчас войдет. И она скажет… Ой, а что же она собиралась сказать? Всю дорогу сочиняла – и в момент из головы вылетело! А предатель Жак, который мог бы хоть как-то поддержать разговор, вылетел из кухни пулей прежде, чем Ольга успела что-то возразить…
– Что, опять?! – испуганно ахнул шут уже из комнаты.
И знакомый, родной, незабываемый голос тихонько ответил:
– Да нет, все в порядке. Там что, Ольга?
– Ага.
И все. Больше ни слова. Только несколько шаркающих неторопливых шагов – и вот он, стоит на пороге, словно и не уходил никуда… Да что же это с ней такое, да неужели после того грандиозного позорища, что он ей устроил, ей все еще хочется броситься ему на шею расцеловать?! Хотя бы за то, что жив… Ольга набрала побольше воздуха и решительно выпалила:
– Здравствуй. Нам надо поговорить.
– Здравствуй, – негромко ответил Диего, едва заметно кивнул и присел напротив.
Надо было продолжать, он ждал обещанного «поговорить», а у Ольги словно язык отнялся, как тогда, зимой, под действием Закона об отборе…
Блудный возлюбленный выглядел ужасно. Хуже, чем после голдианского приключения, хотя на этот раз и лицо было цело, и руки-ноги на месте. Но тогда было видно, что даже в таком плачевном состоянии он не сдался и готов бороться до конца. До любого. Сейчас же в угасших угольках глаз дона Диего можно было видеть лишь усталость и грусть. Как будто сломалось в нем что-то. Хотя и с трудом верилось, что существует в мире сила, способная сломать упрямца Кантора.
Он молча дотянулся до полки с чистой посудой, налил себе кофе и опять замер, чуть ссутулившись над столом и обняв ладонями чашку.
– Говори, не стесняйся. Ты, наверное, много чего хотела мне сказать. Три луны сочиняла.
141 
