191 
– Не стоит отвращать взор свой от того, что приятно и прекрасно, - с легкою укоризною молвил ангел, и глас его был еще более премилым, нежели образ.
– Где я? - пробормотал Бофранк, и слова эти вырвались изо рта его, словно мерзкое воронье карканье.
– Не стоит спрашивать, где ты, коли все равно не суждено этого понять. Скажи мне лучше, Хаиме Бофранк, добру ли ты служишь иль худу?
– Знать бы мне… - прошептал Бофранк.
– Уже и то хорошо, когда не знаешь; куда хуже было бы, знай ты твердо, что душа твоя во тьме, а сердце - во злобе. Тернист и скользок путь твой, и нет тебе ни фонаря, ни посоха… Но помни, Хаиме Бофранк: иного пути у тебя уже нет, и что ни сделаешь ты, все будет к добру иль худу, и ничего уж потом не поправишь. Вспомни об этом, когда будет нужда! А покамест я удалюсь, а ты оставайся…
Открыв глаза, Бофранк обнаружил, что лежит в постели, под грубым, но теплым одеялом, однако не помнил он не только чудного видения, явившегося ему, - из памяти субкомиссара странным образом исчезло и то, как его зовут, и то, кто он такой.
– Стало быть, очнулись, хире, - с удовлетворением сказал сидевший подле ложа человек, коего Бофранк никогда раньше не видал. Румяное и пухлое лицо его выглядывало из-под монашеского клобука, большой бугристый нос был изуродован неведомой субкомиссару болезнью так, что напоминал косвельдскую красную капусту. - А я уж думал, грешный, что преставитесь… лежали-то на улице, ровно труп, ага. Что ж, самое мне время назваться - меня звать брассе Халлер, вот оно как, хире. И вы, чтоб было ясно, у нас дома.
Послышался протяжный скрип отворяемой двери.
– Как он, брассе Халлер? - спросил некто, плохо различимый в сумраке.
– Господними дарами, брассе Антон, - отозвался монах.
Вошедший, шаркая по полу, приблизился к ложу Бофранка, и субкомиссар увидел, что он еще уродливее, нежели брассе Халлер. У этого монаха лицо, очевидно, пострадало от пламени, посему кожа на нем в иных местах блестела, натянувшись, словно пузырь на детском барабане, в иных же пересекалась жуткими рубцами. Припомнив все, что знал о монашеских орденах и монастырях, Бофранк решил, что перед ним не иначе как адорниты - орден малочисленный и состоящий из монахов особенно уродливых и увечных, ибо и сам святой Адорн, как гласят жития, ликом был преотвратен, хотя душою куда как предобр.
– Коли вы оправились, хире, самое время для еды, - сказал пришедший монах.
В глиняном горшке, что был подан им Бофранку, субкомиссар обнаружил обычное блюдо, коим во многих обителях питают больных: жидкую смесь вина, яиц и топленого свиного сала. Отпробовав, субкомиссар нашел поданное преотвратным на вкус, но брассе Антон, завидев гримасу Бофранка, вразумил болящего:
– Яство сие чрезвычайно полезно для восстановления сил. После кровопускания…
– Как? - воскликнул Бофранк, едва удержав в руках тошнотворное пойло. - Мне сделали кровопускание?
– Да, тотчас же, как принесли сюда. Не беспокойтесь понапрасну, ибо кровь вам пускал брассе Либлер, а он весьма сведущ в лекарском знании. Продолжайте же кушать, ибо обыкновенная наша трапеза куда как скудна в сравнении с этой и мы не сможем предложить вам ни дичи, ни миробалана, ни даже сладкого вина. Ибо сказано:
- Зачем же всяк стремится
- Телесной радостью упиться,
- Несущей духу яд и тленье
- И не могущей долго длиться?
- За то воздастся нам сторицей
- Без жалости и промедленья:
- Мгновенно было наслажденье,
- Но бесконечно искупленье,
- И горько будет расплатиться.
- Сгинь, роскошь!
- Сгиньте, искушенья!
- Уж лучше есть в уединенье
- Свой черствый хлеб и чечевицу!
– Как сказал брассе Либлер, вас ударили по голове чем-то тяжелым, - продолжал монах, - отчего вы утратили сознание и в таком виде лежали на мостовой. Страшное, страшное творится за монастырскими стенами; случилось так, что в ужасное время оно двое братьев оказались в городе, куда мы стараемся выходить как можно реже. Они и нашли вас, и принесли сюда. Рана ваша не опасна, хотя кабы ударили вас чуть сильнее…
– Говорю же, лежали, ровно мертвое тело, - добавил брассе Халлер. - Хотя вопреки словам господним в бесконечную эту ночь мертвые тела невозбранно ходят по улицам…
Брассе Антон, услыхав сие, принялся бормотать себе под нос молитву; за ним последовал и брассе Халлер.
191 
