208 
– Поп! - вскричал кто-то, указывая на Тристана. - Поп! Заходи, наливай вина и веселись, ибо дни твои сочтены!
Ярко размалеванная девица ухватила растерянного аббата в свои объятия и, зловонно дыша прямо в лицо, спросила:
– Нравлюсь я тебе, красавец толстячок?
– Пусти меня! Пусти! - только и смог пробормотать аббат, прежде чем девица впилась ему в губы липким и отвратным поцелуем. То был поцелуй самой смерти, и аббат Тристан Бофранк отдался ему и телом, и душою; в ушах грохотали голоса и барабаны, яркие огни неслись вокруг, словно в праздничном фейерверке, ноги скользили в лужах блевотины, покрывавших пол…
Едва распутная девица оторвалась от губ аббата, как ему поднесли деревянный ковш с вином, и Тристан принялся жадно хлебать, давясь и кашляя, пуская пузыри и снова давясь…
Внезапно он оттолкнул опустевший ковш и возопил, тщетно пытаясь перекричать адскую какофонию:
– Каюсь! Каюсь, добрые люди, ибо дурного возжелал я, недостойный аббат Бофранк!
– Аббат! Аббат! - принялись вопить пьяницы, размахивая кружками, посудою, а некоторые так даже непристойно оголенными удами.
– Прочитай нам проповедь, аббат, может, мы станем ближе к богу, коли все еще нужны ему!
– Взбирайся на стол, жирный боров, а то ты слишком короток в ногах и теле и тебя не видно!
– Проповедь! Хотим проповедь!
Тристан Бофранк и в самом деле взгромоздился на стол, подсаживаемый десятками рук, кои не только толкали его вверх, но и щипали, и шлепали. Помавая руками, он вскричал:
– Пируете?! Прелюбодействуете?! Дни ваши последние?! Так поймите, неразумные: кто имеет бога Целью, тот должен беспрестанно полагать образ его пред духовными очами своими! То есть должен он иметь в виду того, кто господь неба и земли и всей твари, кто может и хочет дать ему вечное спасение. В каком бы обличье или под каким бы именем ни представляли бы вы себе бога, знайте, что он - господь и он - вседержитель. Явит ли он божественный лик свой и в нем сущность и могущество божественной природы, это будет - благо; будете ли вы смотреть на бога как на спасителя, избавителя, творца, властителя, блаженство, могущество, мудрость, истину, доброту и прозревать в нем бесконечный разум божественной природы, это также будет - благо.
– Где же бог? Кто же? - крикнул какой-то мордастый увалень с кружкою в одной руке и полуобглоданной костью в другой. - Каков он, а, аббат?! Как звать его?!
– Имена, какие мы даем богу, многочисленны, но высокая природа бога проста и не имеет имени - для тварей, кои суть и вы, и я, недостойный. Но мы измышляем божественные имена ради его непостижимого благородства и высоты и потому, что мы не можем ни назвать его, ни выразить вполне. Каждое имя - лишь малая часть богопознания! Но всецело господа не может познать никто. Однако ж мы стремимся к богу, полагаем его целию! Этому исканию предстоят сердечная привязанность и любовь, ибо познавать бога и пребывать без любви суть топтаться на месте безо всякого смысла. Поэтому человек будет всегда, во всех своих делах, сердечно стремиться к богу, которого он отыскивает и любит поверх всякой вещи…
Грешник - а все вы грешники, ибо зрю я перед собою вещи ужасные и святотатственные! - дабы обратиться от своих грехов к достойному покаянию, должен встретить бога всем сокрушением сердца, а такоже отречением от греха. Тогда он получает в этой встрече от милосердия божия верную надежду на вечное спасение и прощение своих грехов…
Но уже никто не слышал его; лишь какой-то оборванец подсунул аббату новый ковш, думая, что пришлец зарабатывает своими речами на выпивку. Шатаясь, Тристан присел на свободный конец лавки и уставился в ковш, где пузырилось на сей раз преотличное розовое вино.
– Радуйтесь! - кричали вокруг. - Радуйтесь!
– Брата я предал, бога я предал… - шептал аббат. - Грешен, грешен… Есть ли мне прощение?
И вновь сотни ног колотили в пол и сотни рук хлопали в ладоши, и Тристан Бофранк сызнова приник к вину, не чувствуя его изысканного вкуса, но осязая, как разум его словно бы сжимается и прячется в самые далекие закоулки, а терзания совести - ибо что есть совесть, как не совместное знание с богом о глубинах души человеческой? - утихают в пьяном беспамятстве. Это было именно то, чего более всего хотел сейчас аббат Тристан.
Вы, несущие на себе наши тяготы, должны находить у нас помощь и совет от чистого сердца.
208 
