Особенно,... 
171 
— Итак, господин Реаль, при вас работает моя полиция, вы видите меня ежедневно и вы забываете мне сказать, что герцог Энгиенский находится в четырех милях от границы, организуя военный переворот!
— Я как раз пришел, — спокойно сказал Реаль, — чтобы уведомить вас об этом. Герцог Энгиенский не в четырех милях, он не покидал Эттенгейма, находящегося в двенадцати лье от границы.
— Что такое двенадцать лье? — возразил Бонапарт. — Разве Жорж Кадудаль не стоял в шестидесяти милях? Пишегрю в восьмидесяти? А где Моро? Не он ли находится в четырех милях? Он на улице Анжу-Сент-Оноре, в четырехстах шагах от Тюильри; стоит ему только подать знак, и оба заговорщика будут рядом с ним в Париже… Представьте, что они победят. В столицу войдет Бурбон и сменит меня у власти. Ах, ну да! Я ведь только собака, которую можно вышвырнуть на улицу, мои же убийцы — священные особы.
В этот момент вошел г-н Талейран вместе со вторым и третьим консулами.
Бонапарт прямо направился к министру иностранных дел:
— Чем занимается ваш посланник Массиа в Карлсруэ, когда в Эттенгейме собираются войска моих врагов?
— Я ничего не знаю об этом, — сказал г-н де Талейран, — и Массиа ничего не сообщал мне на этот счет, — добавил он со своей обычной невозмутимостью.
Подобная манера отвечать, по-своему разумная, привела Бонапарта в бешенство.
— К счастью, — парировал он, — мне достаточно тех сведений, которыми располагаю я; я накажу заговорщиков; голова виновника будет справедливой платой.
И он размашисто зашагал по залу.
Второй консул, Камбасерес, попытался, насколько возможно, следовать за ним, но при словах:-«Голова виновника будет справедливой платой» застыл на месте и произнес:
— Осмеливаюсь полагать, что, коль скоро персона такого ранга в вашей власти, вы не должны быть столь жестоки.
— Что вы такое говорите? — смерил его взглядом Бонапарт. — Знайте же, я не желаю заботиться о тех, кто подсылает ко мне убийц; я буду действовать по собственному разумению, не слушая ничьих советов, особенно ваших, господин Камбасерес. Мне думается, вы с тех пор, как проголосовали за казнь Людовика XVI, чересчур заботитесь о королевской крови. Если, выступая за наказание заговорщиков, я нарушаю законы государства, я все же остаюсь в пределах естественного закона: у меня есть право на собственную защиту.
Герцогу и его прихвостням только и нужно — лишить меня жизни. Мне угрожают со всех сторон то кинжалом, то пулей; изобретают духовые ружья, адские устройства, окружают меня заговорами, устраивают засады. Ежедневно отовсюду мне грозят смертью! Никакая власть, ни один суд на земле не способны защитить меня, и я стану отказываться от естественного права ответить войной на войну?! Найдется ли человек, до такой степени хладнокровный, что осмелится осудить меня? Кровь за кровь — это естественная, неизбежная реакция, и горе тому, кто ее вызвал! Кто упорно порождает гражданские волнения и политические потрясения, должен быть готов стать их жертвой! Нужно быть глупцом или безумцем, чтобы воображать, что после всего происшедшего у одного семейства сохранилась странная привилегия подвергать мою жизнь опасности, не давая мне права обороняться. Неразумно выше закона ставить одного, чтобы погубить другого, которому не позволено защитить себя; шансы должны быть равными.
Я лично ничего не сделал плохого никому из Бурбонов. Великая нация поставила меня у власти, почти вся Европа подчинилась этому выбору; в конце концов, мое происхождение не так уж низко, настало время признать меня равным им. Что было бы, распространи я мои претензии еще дальше? А ведь я это мог! Не раз получал я предложения покончить с ними. Десятки раз мне предлагали их головы, и столько же раз я в ужасе отказывался. Не то чтобы я считал это несправедливым; но я полагал себя слишком могущественным, а опасность слишком ничтожной, так что было бы недостойным меня ответить согласием. Мой главнейший принцип в том, что в политике, как и в сражении, всякое зло по закону простительно лишь при крайней необходимости; в любом другом случае оно является преступлением.
Фуше по-прежнему молчал. Бонапарт повернулся к нему, чувствуя, что найдет у него поддержку. В ответ на молчаливый вопрос первого консула Фуше обратился к г-ну Реалю:
— Господин государственный советник, — сказал он, — не могли бы вы, для прояснения обстоятельств, предоставить нам протокол допроса некоего Ле Ридана, арестованного вместе с Жоржем; возможно, конечно, этот протокол еще неизвестен господину государственному советнику, ведь он получил его лишь два часа назад из рук г-на Дюбуа, а за эти два часа он был так загружен делами, что еще не прочел его.
171 
