очень нудно 
18 
Гаррет одобрительно скользнул по ней взглядом.
– Что я могу сделать, чтобы убедить вас в вашей правоте?
В глазах его вспыхнул интерес совершенно явного толка. От этого огонька у нее по спине побежали мурашки. Мэйсон проглотила вязкую слюну и сказала:
– Вы ведь понимаете, мистер Гаррет, я не слишком разбираюсь в деловых вопросах, особенно по части искусства. – Не совсем честное заявление, но, по сути, правдивое.
– Меня зовут Ричард. И по стечению обстоятельств я кое-что в этих делах смыслю. Я сочту за счастье стать вашим учителем. Если, конечно, вы мне разрешите.
И вновь он окинул ее таким взглядом, который обещал много-много приятного. Очевидно, он разыгрывал прелюдию. Прелюдию к чему? Хотелось бы знать. Любопытно, с какой именно стороны она ему интересна: как деловой партнер, как женщина или как то и другое?
– Моим учителем? – повторила Мэйсон с явным удовольствием. – Как это мило с вашей стороны. Я уверена, что вы меня многому могли бы научить. – При взгляде на могучий разворот плеч по телу ее пробежал холодок приятного предвкушения. – По части искусства, – добавила она, мысленно одернув себя.
– Замечательно. Тогда мы прямо отсюда и начнем. Идет? – Гаррет остановился перед витриной, в которой была выставлена картина в помпезной раме. – Это галерея Онфрей, одна из самых преуспевающих в Париже. – Скажите мне, что вы здесь видите?
Мэйсон заставила себя переключить внимание со своего собеседника на картины в витрине. Что могла бы сказать Эми Колдуэлл, ничего не понимающая в искусстве, об этих картинах?
– Ну, они не очень живописны, не правда ли? Все больше серого и грязно-коричневого. И все эти полотна, похоже, запечатлели некие исторические события… мифологические сцены… и самодовольных коммерсантов, отчаянно стремящихся к тому, чтобы производить впечатление солидных, успешных людей…
– Именно. Вот что они называют академическим искусством. Вот это и показывается каждый год в Салоне – на выставке картин, спонсируемой правительством. Вот это превозносится критиками и покупается богатыми меценатами. Давайте пойдем дальше, хорошо?
Они прошли примерно полквартала вниз по бульвару Осман, пока не оказались перед хорошо известной Мэйсон галереей Дюран-Рюэля.[3] В витрине были выставлены полные жизни, лучащиеся картины Моне, Дега, Писсарро.
– Но двадцать лет назад, – сообщил ей Гаррет, – произошла революция в живописи.
– Импрессионизм.
– Да, и эта галерея одна из немногих, которая выставляет работы импрессионистов. Что вы о них думаете?
– Они – как глоток свежего воздуха! Гаррет одарил Мэйсон довольной улыбкой:
– Как только появились новые яркие пигменты в тюбиках и поезда, в которых стало возможным вывозить эти краски на природу, художники более не чувствовали себя привязанными к студии. На пленэре они обнаружили, что способны поймать ускользающий свет и цвет натуры, добиваясь реалистичности и красоты изображения, которые раньше им были недоступны.
Мэйсон еще ни разу не слышала, чтобы не художник говорил о живописи с таким энтузиазмом.
– Вам нравятся импрессионисты?
– Я люблю все в их картинах. Цвет, красоту, поэтизацию простой каждодневной жизни. Импрессионизм покорил меня, и я верю, что его предназначение в том, чтобы покорить весь мир. Для наших потомков импрессионисты станут тем, чем стали для нас мастера итальянского Возрождения. Но с сожалением должен констатировать, что я выражаю мнение меньшинства. И хотя с тех пор как импрессионизм встряхнул весь художественный мир Парижа, прошло более двадцати лет, это направление так и не стало классикой жанра.
– Как мне кажется, работы Мэйсон не много имеют общего с теми, что выставлены в этой витрине.
– Вы правы. Новое поколение авангардных художников впитало в себя импрессионизм с его чувственным восприятием и пошло дальше. Начались эксперименты с психологическими аспектами цвета. Они исследовали символизм, присущий самой природе. Критики называют этих художников неоимпрессионистами. Их работы еще более недооценены, чем труд импрессионистов. Вы можете увидеть эти работы лишь в каморках при некоторых кафе Монмартра.
– Значит, Мэйсон была неоимпрессионисткой?
– Технически – да. Однако это понятие едва ли способно вместить в себя все многообразие того, чем поражают ее работы и к чему она могла бы прийти. Ее влияние на искусство могло бы быть совершенно ошеломляющим.
18 
