Особенно,... 
2 
В Египте они взбирались на пирамиды фараонов — весьма утомительное и скучное занятие, кстати сказать. Фараоны строили долговечно, но некрасиво и бессмысленно, то ли дело Исаакиевский собор, к примеру.
К тому же именно из-за египетских похождений пришлось отправить домой Жоржа — так цесаревич звал своего брата, великого князя Георгия Александровича. Жорж был сам виноват: вначале закрутил амор с красавицей итальянкой и катал ее по рейду на шустром паровом катере, отчего братца и продуло. А после поездки к пирамидам он еще и поспал на сквозняке у окна… Потому в Индии охотиться на слонов и аллигаторов пришлось уже без захворавшего Жоржа, который уплыл домой на «Адмирале Корнилове».[1]
А жаль, ведь Жорж так много пропустил! Представления с цейлонскими слонами в Коломбо, еще одна охота на крокодилов, теперь уже в голландской Батавии, пересечение экватора, когда всех новичков насильно брили и купали в парусиновом бассейне… Правда, цесаревичу и принцу Георгию Греческому (которого Николай называл Джорджи, почти как брата) окунуться в бассейн не пришлось, хотя адмирал Дубасов очень хитро на них смотрел, и Николай уже испугался, что сей участи и ему не избежать.
Да, путешествие выдалось крайне веселым. А пребывание в Японии обещало быть еще веселее — по крайней мере так надеялся цесаревич, недавно дочитавший весьма пикантный роман Пьера Лоти «Мадам Хризантема» о прелестях японского «временного брака». О них же не раз говорили и офицеры с «Памяти Азова» и «Мономаха», даже командир фрегата, капитан первого ранга Николай Николаевич Ломен на несколько смущенные вопросы цесаревича отвечал с неизменной улыбкой знатока. Советов, впрочем, напрямую не давал…
— Нико, — сказал подошедший принц Георгий, — я только что говорил с лейтенантом Ивановым-двенадцатым. Не поверишь, он тоже собирается заключить брак по контракту. Вот флотские офицеры… Их, по-моему, уже человек сто пятьдесят таковых.
— Что можно флотскому лейтенанту, не всегда разрешено наследнику престола, — ответил Николай. — Еще и Страстная неделя на носу…
Принц засмеялся:
— Нико, уволь! Ты не у своей крестной. Никто ничего и не узнает.
— Легко говорить. Ты не представляешь, Джорджи, сколько здесь ушей и глаз. Потом это просочится в печать, и папенька устроит мне такое… Полагаю, тебе тоже достанется на орехи.
— Как это говорится у вас? Видит око, да зуб неймет? — уточнил принц и еще пуще рассмеялся. К нему присоединился и цесаревич, отчего князь Ухтомский с интересом покосился на веселящихся молодых людей, не переставая между тем писать в блокнот.
— Ладно, поживем — увидим, — заключил принц, положив руку на плечо цесаревичу. — Возможно, и насчет Страстной недели что-нибудь придумаем.
В самом деле, с местными «мадам Хризантемами» ничего не вышло — это оказалось бы совсем из рук вон, и Георгию пришлось двоюродного брата поддержать, о чем оба весьма горевали.
В остальном же Николай старался ни в чем себе не отказывать. Он вначале с отвращением, а потом с удовольствием поедал японские блюда из сырой рыбы и морских тварей, квашеного риса, из водорослей, пахнущих йодом… Посещал чайные домики, неожиданно обнаружив, что японские гейши — совсем не то, что он полагал ранее. Пил саке и скучал по шампанскому, говоря принцу Георгию:
— Эх, Джорджи, вот погоди, вернемся домой, свожу я тебя на учения в Красное Село. Знаешь, что такое пить «до волков»?
— Не знаю, — улыбался грек.
— Представь: раздеваемся мы догола и выскакиваем таким манером на мороз, а там уже буфетчик заготовил нам лохань с шампанским!
— Но оно ведь, полагаю, замерзнет?
— Не успевает, Джорджи, не успевает замерзнуть! Господа гвардейцы быстро хлебают его прямо из лохани, да притом еще и воют по-волчьи.
— Это несколько дикий обычай, — удивился принц. — Но мне нравится!
— Гвардия! — с непонятной греку гордостью сказал цесаревич. — Да не видал ты еще, как «локтями» пьют или «лестницей»! Не то, что этот… чай.
И он с отвращением осушил глиняный кувшинчик саке.
— Кампай! — радостно воскликнул принц.
* * *
Цуда Сандзо тоже пил саке. Но делал он это уже в другой день, притом грустно, сидя на большом круглом камне у обочины лесной тропинки к городу Оцу. С собой у немолодого уже полицейского было несколько кусочков тофу, перышки зеленого лука и колобок риса. Тем не менее есть ему не хотелось, поэтому Цуда задумчиво прихлебывал напиток, а рисовый колобок катал между пальцами свободной руки.
2 
