128 
Так я и сделал, когда, не завтракая, снова поехал в Квинс, отметив про себя, что режим уличного движения в этот ранний час для меня совершенно непрвычен. Дом, где жили Сигалы, зарос очевидно не знавшими садовых ножниц кустами азалий. Покрытие на боковой дорожке растрескалось, крыльцо выглядело так, словно оно в любую минуту готово было отвалиться. Небольшая табличка на окне гласила: «Сигал и Сигал, юридическая контора», хотя как-то не верилось, что внутри кипит работа по ведению юридических операций. Я позвонил. Никакого ответа. Я снова нажал на кнопку звонка, на этот раз уже понастойчивее. Домофон издал скрипучий звук:
– … минуту.
Дверь отворил иссохший морщинистый старик лет восьмидесяти. Он посмотрел на меня поверх очков с толстыми стеклами, измазанными чем-то похожим на джем, который он ел на завтрак, с прилипшими к нему пушинками.
– Да?
– Мне надо повидаться с Нормой Сигал.
– Она ушла в магазин.
– А вы, случаем, не мистер Ирвинг Сигал?
Он молча выпятил нижний зубной протез, что сразу напомнило мне выстреливающий из кассы ящик с деньгами, и тут же втянул его обратно.
– Да.
– Прекрасно. Меня зовут Портер Рен… – Я сослался на адвокатскую фирму, где у Кэролайн был открыт счет.
– Я хорошо знаю эту фирму, – проквакал старый джентльмен. – Очень хорошо, молодой человек.
Я сообщил ему, что пришел к ним от лица Кэролайн Краули. Мистер Сигал так вяло и неуверенно потряс мне руку, как будто опасался ее сломать при слишком крепком рукопожатии, а затем провел меня в облицованную панелями прихожую с ковровым покрытием не менее чем сорокалетней давности. Потертая дорожка вела к запертой двери, за которой находился большой, также отделанный панелями кабинет, заваленный стопками документов. Закрытые ставни создавали в кабинете непроглядный мрак, если не считать небольшого пространства у стены, освещаемого маленькой настольной лампой.
– Как, вы сказали, вас зовут?
– Портер Рен.
– У вас есть какое-нибудь удостоверение личности?
Я выложил несколько визитных карточек из своего бумажника на стол, и старик брал их поочередно и внимательно изучал под лампой.
– Теперь все оказываются не теми, кем представляются, – бормотал он. – Просто никогда не знаешь. Личность каждого… больше нет ничего конфиденциального. В наше время все секс да секс. В каждом лотке продаются такие книжки, что только на переплет взглянешь – и то стыд берет. Штука в том, что половые сношения между мужчиной и женщиной испокон веков были сокровенным делом. А теперь эти детишки занимаются всевозможными противоестественными вещами, если хотите знать.
Он затряс головой, словно подтверждая собственное мнение.
– Ну и опять же, конечно, школы тоже. Учи их совокупляться, преподавай им основы всех этих гнусных дел. То, что мы имеем в этой стране… как бы это получше сказать… а – вот… глубинный позор, да, да, именно так. Думаю, слово «глубинный» очень точно передает… то есть глубинный позор налицо, когда повсюду эти мерзкие порнографические книжонки, – я как-то заглянул в одну из них и еще в какой-то порнографический журнал в магазине, там, где их могут увидеть маленькие девочки, совсем малышки, – ах, – и я сказал продавцу, что в мое время подобные вещи были неприемлемы.
Он смотрел прямо на меня и ничего не видел.
– Абсолютно неприемлемы. Я помню то время, когда этот аптекарский магазин держали Эззингеры – превосходная семья. Берт Эззингер был добропорядочным отцом, и, помнится, у него было три дочери. Одна из них была на несколько лет моложе меня, и у нее был, – она была настоящей… Ну, в те времена мы находили уважительные слова в тех случаях, когда девушка… а не этот грязный секс, секс, секс, о котором только и говорят циники на телевидении.
Старик замолчал, чтобы перевести дыхание, и я, воспользовавшись паузой, забрал у него свое удостоверение.
– Мистер Сигал, я пришел, чтобы подробнее узнать о вашем соглашении с имущественным фондом Саймона Краули…
– Как, вы сказали, его фамилия… повторите еще раз.
– Краули.
Старик подвинул мне бумагу и карандаш:
– Напишите, пожалуйста.
Я написал и отдал ему листок. Он взял его, с трудом встал и шаркающей походкой направился к огромному зеленому картотечному шкафу. Он выдвинул один ящик, откуда выпало несколько бумаг, но он этого даже не заметил. «Хмм… нет… это «Ка». Сначала поищем-ка «И», ага, вот…» Следующий ящик и еще больше бумаг. «Это, должно быть, здесь… она зарегистрировала их… Я же просил ее делать всю канцелярскую работу, ну как я могу все упомнить? Я руковожу конторой, которая вечно перегружена работой. Разве я могу тратить все свое время на регистрацию и подшивку документов, когда мне…» Он повернулся ко мне.
128 
