102 
Здание, куда меня привели, я прекрасно знал. Ранее это был дом генерала от инфантерии Козьмина, затем – различные большевистские заведения, а сейчас здесь помещалась германская тайная полиция. В коридоре я с удивлением увидел портреты Молотова и Калинина, прислоненные к стене; странно, отчего немцы не выбросили их?
Довольно вежливо меня провели в кабинет на третьем этаже и оставили там. Кабинет был почти что пуст: большой письменный стол, этажерка, несколько стульев, в углу – унылые часы, которые некому завести.
Дверь за моей спиной со скрипом отворилась. Я повернулся, вовсе не торопясь, что неудивительно с моею спиною, и увидел офицера в черной форме. Я не мог не узнать в нем Кречинского. Он ничуть не изменился.
– Здравствуйте, господин Рязанов, – с улыбкою сказал по-русски демон.
– Здравствуйте, господин Кречинский. Хотя… Кто вы теперь?
– Оберштурмбанфюрер Хазе, – представился он.
– Хазе? («хазе» – это «заяц» в переводе с немецкого).
– Вам не нравится фамилия? – спросил он и предложил мне сесть, после чего сам сел напротив.
– Несколько смешно, – сказал я.
– Знаете, я сделал это целенаправленно. Людям со смешными фамилиями доверяют чаще, им больше позволено, они везде в конце концов проникают…
– Не думаю, что вам не удалось бы что-либо, носи вы иную фамилию.
– Как вы изменились… – пробормотал Хазе (я стану именовать его так, раз уж мой старый знакомец сменил имя и национальность), разглядывая меня с некоторой грустью, чему я даже удивился. – Сколько вам лет, господин Рязанов?
– Девяносто, – отвечал я.
– Почтенный возраст… Стало быть, вы скоро умрете.
Страшные для кого-то, меня такие слова ничуть не обеспокоили. В самом деле, я зажился на этом свете, и радовало лишь то, что в свои годы здоровье я имел вполне сносное, передвигался самостоятельно, обиходить себя умел и никому не стал обузою. Впрочем, не исключено, что я проживу еще лет пять или десять. У меня очень сильное сердце, нормальное пищеварение. Я по-прежнему делаю утренние физические упражнения и плаваю в реке начиная с апреля.
– Не исключено, – сказал я. – Как вы меня нашли?
– Не поверите: увидел в окно и велел тотчас привести ко мне.
– Ваши солдаты не были слишком любезны.
– Преимущество победителей. Зачем быть любезным, когда ты – в стране поверженных? Вы хотите есть? Может быть, коньяк? Водку?
– Благодарю, – сказал я. – Рассчитываю пообедать по возвращении домой, меня ждет супруга.
– Вот как?! Вы женаты? Уж не на этой ли забавной девушке… простите, я уже не помню ее имени.
– Вы говорите об Аглае? Нет, господин Хазе, я женат на другой. Верно, вы забыли, что Аглая погибла…
– Каюсь, забыл, – признался он. Именно признался, я был уверен, что Хазе не хотел меня обидеть нарочно. – Если бы я помнил всех, с кем встречался, кто умер или погиб… У меня свой век, у вас – свой…
– Однако мы все время отвлекаемся… Что вам нужно от меня?
– Старые знакомые встретились после стольких лет, – укоризненно сказал Хазе. – Неужели мы не можем хотя бы немного поговорить о жизни, о том, что произошло за это время? Как вам удалось выжить в России?
– Как видите, удалось. А вот вы, напротив, все же покинули Россию, хотя собирались задержаться тут.
– Ваш господин Сталин и присные его оказались дальновиднее и умнее, нежели мы думали, – признался Хазе. – Вероятно, обучение в семинарии пошло кремлевскому горцу на пользу: он оказался способен поверить в то, во что господин Ульянов поверить отказывался. Я покинул Россию в двадцать восьмом году – так получилось, обстоятельства от меня не зависели, – и, как выяснилось, к счастью для себя. Может быть, я даже зря не послушал вас раньше. Вы ведь так ненавязчиво советовали мне уехать и даже обещали содействие. А те, кто остался… Многие из них погибли, и погибли безвозвратно!… Кажется, Хазе в самом деле горевал о своих потерянных соплеменниках, и наличие в нем подобных чувств меня несколько тронуло. Я догадывался, о чем он говорит, но не преминул уточнить:
– Вы говорите о заговорщиках, процессы над которыми так всколыхнули советское общество?
– О них, хотя о подлинной подоплеке происходящего ваши «Известия» и «Правда», понятное дело, не писали. Господин Троцкий…
– Он – тоже?!
– Разумеется. – Хазе с удивлением поднял брови. – Так вот, господин Троцкий как-то сказал мне, что в свое время не угадал с выбором. В отношении Сталина нужно было действовать совсем иначе… но уже поздно, поздно. Система разрушена. А я, как видите, нашел себя в Германии.
102 
