Особенно,... 
50 
– А чем это они тут заняты?
– О, это – мучения святой Варвары, – пояснил он таким тоном, как если б она была совсем уж дурочкой.
Дуглесс к тому моменту и сама уже поняла, что на броши изображено что-то в этом роде, потому что золотой мужчина там, похоже, намеревался отрезать голову золотой же женщине! Фигурки окружал абстрактный рисунок по эмали, декорированный по краям крохотными жемчужинами и бриллиантами. К цепочке, свисавшей с нижнего края броши, была прикреплена жемчужина действительно величиною с палец взрослого мужчины! Поверхность жемчужины в соответствии со вкусами эпохи «барокко» была вся в трещинках, даже можно сказать, в разломах, но сияния ее не смогли умерить даже долгие прошедшие годы!
– Какое чудо! – прошептала Дуглесс.
– Она ваша! – отозвался Николас.
Желание обладать брошью волною прокатилось по Дуглесс, и пальцы ее непроизвольно сомкнулись на драгоценности, но она все-таки заявила:
– Нет, я не могу!
– Да ну, – засмеялся Николас, – это типично женское жеманство! Возьмите, вы можете оставить ее себе!
– Нет-нет, я не могу: она слишком дорогая! – запротестовала Дуглесс. – Такие дорогие украшения могут находиться только в музее! Она должна…
Взяв у нее с ладони брошь, Николас приколол ее Дуглесс на блузку, чуть пониже воротничка.
Достав из сумочки косметичку и вынув из нее зеркальце, Дуглесс оглядела себя с брошью, а заодно бросила взгляд и на свою физиономию.
– Мне нужно пройти в дамскую комнату, – заявила она и вскочила с покрывала. Николас при этом громко расхохотался.
Оказавшись одна в дамской комнате, Дуглесс долго любовалась брошью, прервав это занятие лишь после того, как туда вошел еще кто-то. Прежде чем вернуться к Николасу, она заскочила в магазин сувениров и все же взглянула на открытки. Ей потребовалась всего-то минута, чтобы увидеть то, чего Николасу так не хотелось позволить ей рассмотреть: в самом низу пачки находились открытки с изображением той самой печально знаменитой леди Арабеллы! Одну из них Дуглесс купила.
Расплачиваясь, она спросила у кассирши, нет ли в продаже каких-либо книг о Николасе Стэффорде.
Снисходительно улыбнувшись, та ответила:
– Все молодые леди интересуются им. Обычно у нас в продаже есть открытки с его портретом, но на данный момент они уже кончились.
– А нет ли каких-либо книг о нем? Быть может, о каких-то его успехах… ну… не только у женщин?
– Не думаю, что он преуспел хоть в чем-нибудь, разве что собрал войско, организовав мятеж против королевы, за что и был приговорен к смертной казни! Не успей он умереть, ему бы уж точно оттяпали голову! Этот молодой человек, милочка, был порядочным мерзавцем!
Забирая купленную открытку, Дуглесс пошла было к выходу, потом обернулась и спросила:
– А что случилось с матерью лорда Николаса после его кончины?
– С леди Маргарет? – просияв улыбкой, переспросила кассирша. – Да, точно, была такая леди! Дайте-ка вспомнить! Кажется, она снова вышла замуж. Как же звали ее нового мужа? Ах да, вспомнила! Хэарвуд. Лорд Ричард Хэарвуд.
– А вы, случайно, не знаете, не оставила ли она после себя каких-нибудь мемуаров?
– Ой, нет, милочка! Об этом я не имею ни малейшего представления!
– Все документы, относящиеся к семейству Стэффорд, хранятся в Гошок-холле, – неожиданно раздался чей-то голос из-за двери. Это была та самая экскурсовод, которой они с Николасом в столь грубой форме помешали давать пояснения экскурсантам!
– А где этот Гошок-холл? – спросила, испытывая некоторую неловкость, Дуглесс.
– Это неподалеку от деревушки Торнвик, – ответила дама-гид.
– Торнвик! – воскликнула Дуглесс и чуть не завопила от радости, но вовремя спохватилась. От всего сердца поблагодарив женщину, она выскочила из магазина и помчалась через парк к Николасу, возлежавшему на покрывале, – он попивал чаек и приканчивал последние сандвичи.
– Ваша мать вышла замуж за Ричарда – как бишь его? да, за Хэарвуда, – задыхаясь, выкрикнула она. – А все документы в этом, ну, как его?.. – Она никак не могла вспомнить названия!
– В Гошок-холле? – подсказал он.
– Да-да, именно там! Это рядом с Торнвиком! Отвернувшись от нее, он переспросил:
– Неужели моя мать вышла за Хэарвуда?!
Глядя ему вслед, Дуглесс думала: о чем он сейчас размышляет? Если он был обвинен в измене и умер, то, быть может, его мать, впав в бедность, просто была вынуждена выйти замуж за какого-нибудь деспота, способного пробудить лишь чувство презрения? Неужели и впрямь его старая и потому хрупкого здоровья мать была принуждена терпеть рядом с собою какого-то мужика, который, конечно же, обращался с нею как со своей собственностью?!
50 
