99 
Прошло немало времени, прежде чем они выгнулись дугою в последнем пароксизме страсти, и Николас, прижав ее к себе, принялся осыпать Дуглесс жадными и несколько грубоватыми поцелуями.
– Насколько я понимаю, сударыня, – прошептал он ей на ухо, – из-за вас все мое мороженое растаяло! Расхохотавшись, Дуглесс прильнула к нему.
– Я так долго ждала, когда смогу трогать тебя! – ответила она и стала гладить его грудь и плечи и, засунув, насколько могла глубоко, руку в рукав его халата, который все еще был на нем, принялась ласково касаться пальцами его руки. – Никогда за всю свою жизнь я не встречала такого, как ты, мужчины! – воскликнула она.
Потом, опершись о локоть, она чуть приподнялась и стала смотреть на него.
– Скажи, – спросила она, – а там, в вашем шестнадцатом веке, ты тоже был единственным среди мужчин? Или там все такие?
Усмехаясь, он ответил:
– Нет, я – единственный в своем роде, потому женщины и…
Закрывая ему рот поцелуем, она сказала:
– Не надо! Не говори! Что мне за дело до каких-то там женщин, даже до твоей жены. – И, понурив голову, она добавила:
– Я предпочла бы думать, что я для тебя – какая-то особенная, а не просто одна из сотен других!
Приподняв за подбородок ее лицо, чтобы лучше видеть его, он сказал:
– Но ведь ты сумела вызвать меня сюда через столетия, и я откликнулся на зов! Разве одного этого мало, чтобы считать тебя особенной?
– Значит, я все-таки тебе не безразлична, да? Ну, хотя бы чуточку?
– У меня просто нет слов! – ответил он и, легонько поцеловав ее, осторожно положил ее голову на стол и, перебирая затем ее еще влажные волосы, вдруг почувствовал, что она как-то вся расслабилась, привалясь к нему, и понял, что она спит. Запахнув на ней халат, он подхватил ее на руки и понес из кухни наверх, в спальню. Потом скинул халат с нее, уложил ее в постель, разделся сам и лег рядом. Она уже спала, когда он крепко прижал ее к себе, так что ее ничем не прикрытые ягодицы касались его уже обмякшего члена, и положил на нее ногу.
Она спрашивала, – думал Николас, – не безразлична ли она ему? Безразлична?! Да она постепенно сделалась для него всем на свете, самым смыслом его существования! И ему не безразлично, о чем она думает, что чувствует, в чем нуждается! Он не в состоянии прожить и более пяти минут в разлуке с нею!
Утром и днем он ежедневно молит Бога вернуть его в свою эпоху, но какая-то часть его "я" не перестает думать о том, что же станется с ним, если он навсегда утратит возможность видеть ее, слышать ее смех, утирать ее слезы, если никогда уже ему не доведется сжимать ее в объятиях!
Он поправил на ней одеяло. Никогда прежде ему не доводилось встречать такую женщину! В ней нет ни капли вероломства, нет ни корысти, ни эгоизма. И вспомнив ее реакцию на него, когда они только-только встретились, Николас улыбнулся. Она тогда заявила, что не станет помогать ему, но по выражению ее глаз он видел, что для нее было бы невыносимо бросить его одного в этой удивительной стране! Он вспомнил о женщинах своей эпохи и подумал, что не знает ни одной, которая стала бы помогать какому-нибудь несчастному сумасшедшему! А Дуглесс помогала! Да, она и помогала ему, и наставляла его, и… любила его! Она отдавала ему свою любовь самоотверженно. Да, целиком, без остатка! Он снова улыбнулся при воспоминании о прошедшей ночи. Ни одна из женщин еще никогда не отвечала на его страстный зов с таким чувством абсолютной самоотдачи! Арабелла – та вечно чего-нибудь требовала. «Сию же минуту и здесь!» – вот то, что она обычно произносила! А другие женщины воображали, что оказывают ему честь! А Летиция… Нет, ему и думать о своей холоднокровной супруге не хочется! В постели она всегда была напряженной, а глаза ее, неизменно широко раскрытые, как бы с вызовом призывали его исполнить супружеские обязанности! И за четыре года их супружеской жизни он даже не сумел сделать ей ребенка!
Он погладил руку Дуглесс, и она, не просыпаясь, придвинулась поближе к нему. Николас поцеловал ее в висок. Как он сможет покинуть ее?! Вернуться в свою, не похожую на ее, жизнь, к другим женщинам, бросить ее здесь одну, беззащитную?! Она – такая мягкая, нуждается в ласке и добром к себе отношении.
Ему вновь вспомнились мать и Летиция. Эти женщины вполне сумеют позаботиться о себе, что бы на них ни обрушилось. Да, они-то сумеют, но не Дуглесс! Он боялся, что не пройдет и недели после его ухода, как она окажется вместе с одиозным мужчиной, которого, как ей казалось, она любила!
99 
