Особенно,... 
55 
Музыка, не совсем дикарская, звучала в то же время необычно. Рене попросил повторить два или три отрывка, чтобы записать главные мелодии.
Каждая барка получила по двенадцать талков (каждый талк равен трем франкам и пятидесяти сантимам).
Рене с первых дней был крайне озабочен скорейшим захоронением останков виконта де Сент-Эрмина в поместье. Но единственным транспортом здесь были лошади или слоны. К тому же морской комиссар пообещал Рене эскорт из двенадцати человек, которые были нужны, по его мнению, для путешествия через лес.
Но ныне целый город предвкушал религиозный праздник, и ни один человек не соглашался покинуть дом, не исполнив ритуала почитания богов. Праздник являл собой шествие к огромной пагоде. Как только он закончится, уверял шабундер, будут лошади, будут слоны, обученные охоте на тигров, их можно нанять на месяц, два, три — на сколько угодно. За лошадь и проводника брали двадцать талков, за слона и его погонщика — тридцать.
Взяв с Рене обещание, что за лошадьми и слонами тот обратится только к шабундеру, чиновник предложил Рене посмотреть шествие из окна дома, выходящего на лестницу, что вела к главному проходу к пагоде.
Рене принял приглашение.
Придя с девушками, молодой человек, к своему огромному удивлению, нашел специально подготовленные для дам стулья и ковры.
Толпа мужчин и женщин, явившихся участвовать в церемонии, была огромна. С восхода солнца и до десяти часов утра по лестнице поднялись около тридцати тысяч человек, и каждый нес приношения, сообразные с его усердием и удачей. Некоторые, обхватив, несли дерево, ветви которого сгибались под тяжестью подарков для жрецов. Это были бетель, фрукты в сахаре и сладости, Другие тащили крокодилов и гигантов из картона, на которых возвышались пирамиды, изящно украшенные подарками. Наконец, слоны, сделанные из раскрашенной бумаги и воска, дополняли дары, предназначенные пагоде. Все было нагружено фейерверками, звездами и фруктами. Участники церемонии нарядились в лучшие одежды, чаще всего сделанные из шелка, по качеству сравнимого с тем, что выпускают наши мануфактуры, а еще чаще — превосходящего их. Бирманские женщины шли с открытыми лицами, так же свободно, как европейские. Грустно говорить, но редко когда мужчины дозволяли им это. Мужчины считают женщин своею собственностью, полагая, что природа поместила их на ступени между мужчинами и животными.
Бирманцы продают женщин иностранцам, но если те становятся не нужны мужьям, то не считаются опозоренными и могут вернуться к семьям. Правда, извинившись и спросив разрешения мужа. Сперва это был обычай послушания, а позже — нужды, которой они подчинялись, чтобы оказать помощь семьям.
В Рангуне и Пегу жили также куртизанки, но мы не считаем нужным касаться этого вопроса, чтобы не тревожить закон, который поддерживает в такого, сорта домах постоянное количество обитателей. Не из-за лени или духовного разложения юные девушки берутся за бесчестное ремесло, которое и в цивилизованных городах покрывает их позором. Обязанности должников в Бирме были такими же, как и в Риме времен Двенадцати таблиц[44]: кредитор был властен над должником и его семьей. Если долг не оплачивали в срок, должника продавали в рабство, а если его дочери или жена были хороши собой, всегда находились управители веселых домов, которые давали славную цену за подобный товар. Это они торговали бедными созданиями, которых называли дочерьми разорения… Но были гетеры иного рода, своим происхождением обязанные другому обычаю: тех называли женщинами идола.
Если у женщины, которая мечтала о мальчике, вместо сына рождалась девочка, она приносила дочь к идолу и оставляла перед ним. Бывало и так, что женщина сама продавалась идолу за цену, которую за нее давали, и несчастную использовали, нарекая «женщиной идола» и предлагая проезжим чужестранцам. Для обитателей страны такие женщины носили имя валаси («рабыни идола»), а иноземцы знали их как баядер, которые были одновременно и танцовщицами, и куртизанками.
LXVII
ПУТЕШЕСТВИЕ
Праздники пагоды завершились, и Рене напомнил шабундеру о его обещании. На следующий же день три слона и их погонщики ждали его на пристани. Рене слишком мало доверял англо-американской части экипажа, чтобы покинуть на них шлюп, но оставляя на «Скороходе» Керноша с пятью бретонцами, мог быть уверен, что межплеменная вражда обеспечит надежный надзор, а случись свара, на бретонскую верность можно положиться. С собой он взял лишь Парижанина, верного Франсуа.
55 
