207 
В лучшем случае проявление неприятного ощущения прекращается, как только система Прс. отвращается от мыслей; этот случай характеризует целесообразность вмешательства принципа неприятного ощущения. Иначе обстоит дело, однако, в том случае, когда вытесненное бессознательное желание получает органическое подкрепление, которое оно может ссудить своим мыслям; тем самым оно дает им возможность вместе с раздражением произвести попытку проникнуть далее и тогда даже, когда система Прс. от них уже отвернулась. Дело доходит тогда до борьбы – система Прс. укрепляет противодействующую оттесненным мыслям – и далее, до победы мыслей, носителей бессознательного; победа эта выражается в образовании симптома. С того момента, однако, когда вытесненные мысли получают сильное подкрепление со стороны бессознательного желания и покидаются предсознательной сферой, они подвергаются воздействию первичного психического процесса, устремляются исключительно к моторному выходу или же, если путь открыт, к галлюцинаторному оживлению желательной идентичности восприятия. Ранее мы нашли эмпирически, что описанные неправильные процессы совершаются лишь с мыслями, подвергнутыми вытеснению. Сейчас мы пойдем дальше. Эти неправильные процессы суть первичные процессы в психическом аппарате; они совершаются повсюду там, где представления покидаются сферой предсознательного, предоставляются самим себе и могут найти себе осуществление благодаря свободной, стремящейся к выходу энергии из сферы бессознательного. Некоторые другие наблюдения поддерживают тот взгляд, что эти, так называемые неправильные, процессы не представляют собой фальсификации нормальных ошибок мышления, а лишь недоступные парализованию формы деятельности психического аппарата. Так, мы видим, что сведение предсознательного раздражения к моторике совершается тем же путем и что соединение бессознательных представлений со словами легко обнаруживает такие же, приписываемые невниманию передвигания и смещения. Наконец, и доказательство прироста деятельности, необходимого при парализовании этих первичных процессов, вытекает из того факта, что мы достигаем комического эффекта, некоторого избытка, выливающегося в форму смеха, когда даем возможность этим процессам мышления проникнуть к сознанию.
Теория психоневрозов утверждает с полной категоричностью, что лишь сексуальные желания из периода детства могут претерпевать в ходе развития процесс вытеснения (превращения аффектов); в дальнейшие фазы развития они способны вновь воскреснуть – будь то вследствие сексуальной конституции, которая возникает из первоначальной бисексуальности, будь то вследствие неблагоприятных влияний половой жизни, – и дать движущие силы для образования любого психоневротического симптома. Лишь включением этих сексуальных сил можно заполнить пробелы, все еще обнаруживаемые теорией вытеснения. Я оставляю без рассмотрения вопрос, может ли требование сексуального и детского элемента относиться и к теории сновидения; я оставляю эту теорию незаконченной, потому что и так уже предположением, будто сновидение всякий раз проистекает из бессознательного, я переступил рамки доказуемого. Эти и другие пробелы моей разработки вопроса я оставляю вполне сознательно, так как заполнение их потребовало бы, с одной стороны, чрезвычайно большого труда, с другой же – обоснования материалом, совершенно чуждым сновидению. Так, например, я избегал указывать на то, разумею ли я под словом «подавленный» нечто иное, чем под словом «вытесненный». На самом дале ясно, конечно, что последнее сильнее подчеркивает связь с бессознательным, нежели первое. Я не входил в рассмотрение и того вопроса, почему мысли, скрывающиеся за сновидением, претерпевают искажение со стороны цензуры и в том случае, когда они отказываются от поступательного движения к сознанию и избирают путь регрессии. Моей задачей было прежде всего очертить рамки вопросов, к которым ведет дальнейшее расчленение деятельности сновидения, и указать на другие темы, с которыми скрещивается данная проблема. Решение, в каком месте в каждом отдельном случае прерывать изложение, было для меня всегда очень трудно. То, что я недостаточно исчерпывающе выяснил роль сексуальных представлений в сновидении и избегал толкования сновидений с явно сексуальным содержанием, покоится на особых мотивах, вероятно, не соответствующих ожиданиям читателя. Мои взгляды и воззрения, защищаемые мною в невропатологии, чрезвычайно далеки от того, чтобы видеть в половой жизни какую-то запретную область, которая не может интересовать ни врача, ни научного исследователя. Мне казалось смешным нравственное негодование, которым руководился, по-видимому, переводчик «символики сновидений» Артемидора из Дальдиса, когда выпустил главу о сексуальных сновидениях. Впоследствии он лично сообщил мне, что действовал так по настоянию издателя. Для меня единственно решающим моментом было лишь то, что при рассмотрении сексуальных сновидений мне пришлось бы углубиться в далеко не решенные еще проблемы половых извращении и бисексуальности; весь этот материал я счел лучшим приберечь для другого, специального исследования. Я не намерен также продолжать исследование того, в чем состоит различие в проявлении психических сил при образовании сновидений и при образовании истерических симптомов; для этого нам недостает точного знакомства с одним из подлежащих здесь сравнению звеньев. Но другому пункту зато я придаю большое значение и должен откровенно признаться, что я лишь ради этого пункта предпринял все рассмотрение двух психических систем, их деятельности и процесса оттеснения. Речь идет теперь не о том, правильно ли я понял все эти психологические процессы или же неправильно и недостаточно; последнее очень возможно в столь сложном вопросе. Какое бы направление ни приняло толкование психической цензуры, нормальной или анормальной обработки содержания сновидения, не подлежит никакому сомнению, что эти процессы действительно имеют место при образовании сновидения и что они обнаруживают величайшую аналогию по существу с процессами, установленными нами при образовании истерических симптомов. Сновидение – не патологическое явление; оно не предполагает нарушения психического равновесия, оно не ослабляет психической работоспособности. Возражения, будто мои сновидения и сновидения моих невротических пациентов не дают еще права судить о сновидениях здоровых людей, следует отвергнуть без рассмотрения. Если мы, таким образом, по явлениям судим об их движущих силах, то мы приходим к тому заключению, что психический механизм, которым пользуется невроз, вовсе не создается болезненным расстройством, овладевающим нашей душевной жизнью, а имеется в наличии в нормальной структуре психического аппарата. Обе психические системы, переходная цензура между ними, парализование одной со стороны другой, отношение обеих к сознанию или то, наличие чего мы могли бы вывести из более правильного понимания фактического положения вещей, – все это относятся к нормальной структуре нашего душевного аппарата, и сновидение указывает нам один из путей, ведущих к познанию этой структуры. Если мы захотим удовольствоваться минимумом безусловно достоверных познаний, то сумеем сказать: сновидение показывает нам, что подавленное продолжает быть налицо и у здорового человека и сохраняет способность к психическим функциям. Сновидение – само одно из проявлений этого бессознательного; в теории оно является им всегда, на основании же конкретных наблюдений в большинстве случаев, которые обнаруживают наиболее ярко отличительные особенности сновидения, психически подавленное, которое в бодрствующем состоянии не могло найти себе выражения и было изолировано от внутреннего восприятия, в ночной жизни при господстве компромиссных образований находит себе пути и средства для проникновения в сознание. «Не преклоню я Всевышних, но силы подземного царства в движение приведу» Толкование же сновидений есть Царская дорога к познанию бессознательного в душевной жизни.
207 
