187 
У двери стоял Луаньяк, полусолдат, полупридворный, всецело занятый своей службой.
Король сел, знаком велел дю Бушажу приблизиться вплотную и спросил его:
– Граф, почему вы прячетесь за дамами? Неужели вы не знаете, что мне приятно видеть вас?
– Эти милостивые слова – великая честь для меня, сир, – сказал молодой человек, отвешивая поклон.
– Если так, почему же, граф, я теперь никогда не вижу вас в Лувре?
– Меня, сир?
– Да, вас, это сущая правда, и я на это жаловался вашему брату кардиналу, еще более ученому, чем я полагал.
– Если ваше величество, – сказал Анри дю Бушаж, – не видите меня, то лишь потому, что вы никогда не изволите хотя бы мельком бросить взгляд в уголок этого покоя, где я всегда нахожусь в положенный час при вечернем выходе вашего величества. Я также неизменно присутствую при утреннем вашем выходе, сир, и почтительно кланяюсь вам, когда вы проходите в свои покои по окончании совета. Я никогда не уклонялся от выполнения моего долга и никогда не уклонюсь, пока буду держаться на ногах, ибо для меня это священный долг!
– И в этом причина твоей печали? – дружелюбно спросил Генрих.
– Ах! Неужели ваше величество могли подумать…
– Нет, твой брат и ты – вы меня любите.
– Сир!
– И я вас тоже люблю. К слову сказать, ты знаешь, что бедняга Анн прислал мне письмо из Дьеппа?
– Мне это не было известно, сир.
– Так, но тебе было известно, что он очень огорчался, когда ему пришлось уехать.
– Он признался мне, что покидает Париж с превеликим сожалением.
– Да, но знаешь, что он сказал мне? Что есть человек, который еще гораздо сильнее сожалел бы о Париже, и что, будь такой приказ дан тебе, ты бы умер.
– Возможно, сир.
– Он мне сказал еще больше – ведь он много чего говорит, твой брат, конечно, когда он не дуется; он мне сказал, что, если бы этот вопрос возник перед тобой, ты бы ослушался меня. Так ли это?
– Ваше величество были правы, сочтя мою смерть более вероятной, нежели мое ослушание.
– Ну а если бы, получив приказ уехать, ты все же не умер с горя?
– Сир, ослушаться вас было бы для меня тягостнее смерти; но все же, – прибавил молодой человек и, как бы желая скрыть свое смущение, опустил голову, – но все же я ослушался бы.
Скрестив руки, король внимательно взглянул на дю Бушажа и сказал:
– Вот оно что! Да ты, бедный мой граф, видно, слегка повредился в уме?
Молодой человек печально улыбнулся.
– Ах, сир! Тяжко повредился; напрасно вы так осторожно выражаетесь, говоря об этом.
– Значит, дело серьезное, друг мой?
Дю Бушаж подавил тяжкий вздох.
– Расскажи мне, что случилось, – хорошо?
Героическим усилием воли молодой человек заставил себя улыбнуться.
– Такому великому государю, как вы, сир, не пристало выслушивать подобные признания.
– Что ты, что ты, Анри, – возразил король, – говори, рассказывай, этим ты развлечешь меня.
– Сир, – с достоинством ответил молодой человек, – вы ошибаетесь; должен сказать, в моей печали нет ничего, что могло бы развлечь благородное сердце.
– Полно, полно, не сердись, дю Бушаж, – сказал король, взяв его за руку, – ты ведь знаешь, что твой государь также испытал терзания несчастливой любви.
– Я это знаю, ваше величество. В прошлом…
– Поэтому я сочувствую твоим страданиям.
– Это чрезмерная доброта со стороны государя.
– Отнюдь нет! Послушай: когда я страдал так, как ты сейчас, я ниоткуда не мог получить помощи, потому что надо мной не было никого, кроме господа бога; а тебе, дитя мое, я могу оказать помощь.
– Ваше величество!
– Стало быть, дитя мое, – продолжал Генрих с нежной печалью в голосе, – стало быть, надейся увидеть конец твоих мучений!
Молодой человек покачал головой в знак сомнения.
– Дю Бушаж, – продолжал Генрих, – ты будешь счастлив, или я перестану именоваться королем Франции.
– Счастлив? Я-то? Увы, сир, это невозможно, – ответил молодой человек с улыбкой, исполненной неизъяснимой горечи.
– Почему же?
– Потому что мое счастье – не от мира сего.
– Анри, – настойчиво продолжал король, – уезжая, ваш брат препоручил вас мне как другу. Уж если вы не спрашиваете совета ни у мудрости вашего отца, ни у эрудиции вашего брата кардинала, – я хочу быть для вас старшим братом. Не упрямьтесь, доверьтесь мне, поведайте мне все. Уверяю вас, дю Бушаж, мое могущество и мое расположение к вам найдут средство против всего, кроме смерти.
187 
