143 
Тогда-то образ Мугабе претерпел резкое изменение: из борца за свободу его превратили в классический пример африканского лидера-тирана. Изображали так, как антисемиты обычно изображают евреев. Человека, который привел свою страну к свободе, обесчестили и ославили. Никто не упоминал о том, что он позволил бывшим лидерам режима Яна Смита — и самому Яну Смиту — жить в стране. Не отдал их под суд, не отправил на виселицу, не в пример англичанам, именно так поступавшим с черными мятежниками. Но строптивый черный не ровня строптивому белому.
Хун слушала речь Мугабе. Говорил он медленно, голос звучал мягко, негромко, даже когда он затронул санкции, которые привели к росту детской смертности и к голоду, что вынуждало все большее число зимбабвийцев перебираться в Южную Африку, пополняя многомиллионную армию нелегальных иммигрантов. Мугабе не отрицал существование внутренней оппозиции и признал, что случались столкновения. Но западные СМИ никогда не сообщают о нападениях на тех, кто предан ему и партии, подчеркнул он. Всегда только его сторонники бросают камни и применяют дубинки, а о других, бросающих зажигательные бомбы, наносящих побои и увечья, они молчат.
Мугабе говорил долго, но хорошо. А ведь ему уже восемьдесят, думала Хун. Подобно многим другим африканским лидерам он долгие годы провел в тюрьме в тот затянувшийся период, когда колониальные державы верили, что сумеют отразить атаки на свое превосходство. Конечно, не секрет, что в Зимбабве процветает коррупция. Путь по-прежнему долог. Но считать Мугабе единственным виновником — упрощенчество. Истинное положение вещей куда сложнее.
Хун взглянула на Я Жу, он сидел у другого конца стола, ближе и к министру торговли, и к ораторской трибуне. Что-то набрасывал карандашом на странице блокнота. Еще ребенком он взял в привычку, размышляя или слушая, рисовать на бумаге фигурки, как правило чертиков, скачущих среди горящих костров. А ведь он слушает, и очень-очень внимательно, подумала Хун. Вбирает в себя каждое слово, взвешивает, что может обеспечить ему преимущество в будущих делах, каковые, собственно, и являются поводом поездки сюда.
Когда встреча закончилась и президент Мугабе покинул конференц-зал, все направились в соседнюю комнату, где были сервированы закуски. В дверях Хун столкнулась с Я Жу. Брат поджидал ее. Оба взяли по тарелочке с тарталетками. Я Жу пил вино, Хун предпочла стакан воды.
— С какой стати ты шлешь мне письма среди ночи?
— Меня вдруг охватило непреодолимое ощущение, что это очень важно. Я не мог ждать.
— Человек, постучавший в мою дверь, знал, что я не сплю, — сказала Хун. — Откуда он мог об этом знать?
Я Жу удивленно вскинул брови.
— Ведь стучат по-разному — когда в доме спят и когда бодрствуют.
Я Жу кивнул:
— Да, ума тебе не занимать, сестренка.
— Не забудь, я и в темноте вижу. Ночью я долго сидела на веранде. Лица мелькали в лунном свете.
— Так ведь нынешней ночью луны не было?
— Звезды шлют свет, который я способна усилить. Звездный свет становится лунным.
Я Жу задумчиво посмотрел на сестру:
— Ты меряешься со мной силами? Да?
— А ты нет?
— Нам нужно поговорить. В тишине. И в покое. Здесь происходят большие преобразования. Мы прибыли в Африку большой, но дружественной армадой. И теперь высаживаемся на берег.
— Сегодня я видела, как двое мужчин водрузили женщине на голову пятидесятикилограммовый мешок с цементом. И задам тебе очень простой вопрос. Какова цель нашей армады? Помочь женщине, облегчить ее груз? Или присоединиться к тем, кто водружает ей на голову мешки?
— Вопрос важный, и я готов его обсудить. Но не сейчас. Президент ждет.
— Не меня.
— Проведи вечер на веранде. Если я не постучу в твою дверь до полуночи, ложись спать. Я уже не приду.
Я Жу отставил бокал и с улыбкой ушел. Хун заметила, что за несколько минут разговора ее бросило в пот. Чей-то голос громко объявил, что автобус отправится через полчаса. Хун снова положила себе тарталеток, а покончив с едой, вышла к автобусу, ожидавшему у заднего фасада дворца. Было очень жарко, яростный жар солнца еще усиливался, отражаясь от белых стен дворца. Хун надела темные очки, достала из сумки белую шляпу и уже собралась подняться в автобус, как вдруг ее окликнули. Она обернулась:
— Ма Ли? Ты здесь?
— Да, вместо старика Цу. У него обнаружился какой-то тромб, и он не смог поехать. Послали меня. Вот почему в списке делегатов мое имя не значится.
143 
