40 
«— Ударю я в дверь,
Засов разломаю,
Ударю в косяк,
Повышибу створки,
Подниму я мертвых,
Живых съедят,
Больше живых
Умножатся мертвые.
Так и умножатся, так и съедят, и не будет спасения. А кто ликом мертвец, тот и есть мертвец. Что мертвец скажет, то и правда, а что мертвец знает, то будет и он знать, и мертвецы станут поклоняться ему, а дары будут голова, да рука, да сердце, да кишка, да что еще изнутри. И тлен будет, и сушь будет, и мрак ляжет.
А кто поймет, тот восплачет, ибо ничего сделать нельзя.
А кто возьмет крест да сложит с ним еще крест, и будет тому знак.
А кто возьмет крест да сложит с ним два, будет тому еще знак.
А кто возьмет три розы, обрезав стебли, измяв лепестки так, что сок окропит землю, тому откроется. И будут три ночи и три дня, как ночь едина, и против того ничего не сделать, а только восплачет снова, кто поймет.
Не страшно, когда мертвый лежит, не страшно, когда мертвый глядит, страшно, когда мертвый ходит, есть просит. А кто даст мертвому едомое, тот сам станет едомое.
А кто поймет, тот восплачет, ибо ничего сделать нельзя…»
Знакомы ли вам эти строки, субкомиссар?
— Пророчество Третьей Книги Марцинуса Фруде, — сказал Бофранк. — Откуда оно вам известно, грейсфрате?
— Я все ж таки председатель Великой Комиссии, хире субкомиссар, — издав сухой смешок, отвечал Шмиц. — Но мне странно, отчего вы с самого начала не обратились за помощью к церкви?
— Вы шутите? После моего близкого знакомства с грейсфрате Броньолусом… К тому же это церковь обратилась ко мне за помощью: уж коли вы все знаете, должны бы знать и о просьбах ко мне, высказанных грейсфрате Баффельтом.
— Знаю-знаю, — сказал Шмиц. — Верите ли, хире Бофранк, но я мало что могу. Великая Комиссия существует лишь на бумаге, многие мои товарищи, что вместе со мною боролись за чистоту — истинную чистоту! — веры, давно уже на небесах… Тем печальнее мне знать о деяниях гнусных поклонников нечисти, проникших в самое сердце церкви. На счастье, вблизи грейсфрате оставался человек, который верен нам.
— Кто же он?
— Брассе Слиман, муж добрый и богобоязненный. Вы, верно, помните его — он приезжал вместе с Броньолусом в поселок и даже принял участие в потасовке, кою вы столь неосмотрительно учинили на дороге.
Да, субкомиссар помнил брассе Слимана из Рейсвеекке, толстого бородача, что походил внешним видом скорее на старшину латников. В последний раз он видел его, когда встречался с Броньолусом, в самый разгар возвышения миссерихордии. Тогда брассе Хауке — еще один из спутников грейсфрате, не имевший, кстати, оснований желать Бофранку добра, — прибыл прямо к подъезду дома Бофранка, и в карете как раз сидел брассе Слиман. Бородач, казалось, искренне обрадовался встрече, но не конестабль… Знать бы, что брассе Слиман — друг!
Субкомиссар попытался унять душевное волнение. Что проку сожалеть о минувшем? Да и неизвестно пока, каков на самом деле грейсфрате Шмиц. Ловушки могли ожидать повсюду, и доверяться председателю Великой Комиссии Бофранк не торопился. Да, он знал пророчество Третьей Книги — и что же? Его знал и Баффельт, и присные Баффельта, что же мешает Шмицу быть всего лишь одним из многих посвященных?
— Вы могли обратиться к герцогу, к королю, — сказал Бофранк.
— Вы тоже, — парировал Шмиц. — Вы вхожи к грейскомиссару Фолькону, даже к герцогу Нейсу. Что вам помешало?
— Я не церковник. Кто бы мне поверил?
— Я — церковник, но не поверили бы и мне, хире Бофранк. Ведь старик Кристиан Шмиц — всего лишь выживший из ума поборник веры, которого надобно поздравлять на церковные праздники, не допуская до дел серьезных. Более того, я, как мог, старался все эти годы поддерживать слухи о своей немощи, о старческой скудости ума. И преуспел в этом. Сознайтесь, вы были удивлены, увидав меня в достаточно добром здравии?
— Удивлен, грейсфрате.
— Вот видите… Я, наверное, во многом даже перестарался, ибо обнаружил в недоумении, что утратил былое влияние на некоторых персон.
Снаружи что-то тяжело стукнуло в стену экипажа, затем еще раз.
— В нас кидают камнями, — сказал Шмиц, обратив внимание на беспокойство Бофранка. — Чернь забрасывает булыжниками проезжающие экипажи; чего доброго, мы получим с этой чумою еще и бунт. А коли сбудутся предопределения насчет войны с южными соседями, что же останется тогда от государства?! Вот в чем причина нашего беспокойства, хире Бофранк.
40 
