123 
Это был человек лет двадцати двух или трех, которого аскетическая жизнь делала на вид гораздо старше. Он был бледен, но это была не та матовая бледность, которая красит лицо, а какая-то болезненная желтизна. Его короткие волосы, чуть видневшиеся из-под шляпы, были светло-русые; бледно-голубые глаза казались совсем тусклыми.
– Позвольте вас спросить, – с обычной вежливостью обратился к нему Рауль, – вы священник?
– А вы зачем спрашиваете? – безразлично, почти грубо ответил монах.
– Чтобы знать, – надменно ответил де Гиш.
Незнакомец ударил мула пятками и продолжал свой путь.
Де Гиш одним скачком очутился впереди него и преградил ему дорогу.
– Отвечайте, – сказал он. – Вас спросили вежливо, а каждый вопрос требует ответа.
– Я полагаю, что имею право говорить или не говорить, кто я такой, первому встречному, которому вздумается меня спрашивать.
Де Гиш с великим трудом подавил в себе яростное желание пересчитать кости монаху.
– Прежде всего, – сказал он, – мы не первые встречные: мой друг – виконт де Бражелон, а я – граф де Гиш. Затем мы спрашиваем вас об этом вовсе не из прихоти: раненый, умирающий человек нуждается в помощи церкви. Если вы священник, я приглашаю вас из человеколюбия последовать за нами, чтобы помочь этому человеку. Если же вы не священник – тогда другое дело; предупреждаю вас из учтивости, которая, видимо, вам вовсе не знакома, что я готов проучить вас за дерзость.
Монах смертельно побледнел и улыбнулся так странно, что у Рауля, не спускавшего с него глаз, сердце сжалось от этой улыбки, как от оскорбления.
– Это какой-нибудь испанский или фламандский шпион, – сказал он, хватаясь за пистолет.
Быстрый, как молния, угрожающий взгляд был ответом Раулю.
– Так что же, – продолжал де Гиш, – вы будете отвечать?
– Я священник, – сказал человек.
И лицо его стало опять бесстрастным.
– В таком случае, отец, – сказал Рауль, вкладывая пистолет обратно в кобуру и принуждая себя говорить почтительно, – раз вы священник, то вам, как сказал уже мой друг, представляется случай исполнить свой долг. Сейчас должны принести встреченного нами раненого, которого мы поместим в ближайшей гостинице. Он просит священника. Наши слуги сопровождают его.
– Я поеду туда, – сказал монах.
И он ударил мула пятками.
– А если вы не поедете, – сказал де Гиш, – то, поверьте, наши лошади в силах догнать вашего мула. А мы можем велеть схватить вас всюду, где бы вы ни были. И тогда, клянусь вам, расправа будет коротка: нетрудно найти дерево и крепкую веревку.
Глаза монаха снова сверкнули, но и только. Он повторил опять: «Я поеду туда» – и двинулся по дороге.
– Поедем за ним, – сказал де Гиш, – это будет вернее.
– Я и сам хотел вам это предложить, – ответил Рауль.
И молодые люди направились вслед за монахом, стараясь держаться за ним на расстоянии пистолетного выстрела. Минут через пять монах оглянулся, как бы желая убедиться, следят ли за ним.
– Видите, – сказал Рауль, – как мы хорошо сделали, что поехали за ним.
– Ужасное лицо у этого монаха! – сказал де Гиш.
– Ужасное! – повторил Рауль. – В особенности его выражение; эти желтые волосы, тусклые глаза, эти губы, проваливающиеся при каждом слове, которое он произносит…
– Да, – сказал де Гиш, которого менее, чем Рауля, поразили эти подробности, потому что он разговаривал, в то время как Рауль занимался наблюдением. – Да, странное лицо. Но знаете, все эти монахи подвергают себя таким уродующим человека мучениям! От постов они бледнеют, бичевание делает их лицемерными, а глаза их тускнеют от слез: они оплакивают житейские блага, которых лишились и которыми мы наслаждаемся.
– Как бы то ни было, – сказал Рауль, – бедняга получит своего священника. Но, судя по лицу, у кающегося, право, совесть чище, чем у духовника. Я, признаться, привык к священникам совсем другого вида.
– Видите ли, – сказал де Гиш, – он из странствующих монахов, что просят милостыню на большой дороге, пока им не свалится приход с неба. По большей части это иностранцы – шотландцы, ирландцы, датчане. Мне иногда показывали таких.
– Столь же безобразных?
– Нет, но все же достаточно отвратительных.
– Какое несчастье для бедного раненого умирать на руках у подобного монаха!
– Положим, разрешение-то грехов идет не от того, кто его дает, а от бога, – сказал Гиш. – Но признаюсь, я предпочел бы умереть без покаяния, чем иметь дело с таким духовником. Вы согласны со мной, не правда ли, виконт? Я видел, вы поглаживали ручку вашего пистолета, словно вам хотелось размозжить ему голову.
123 
