У Фрике было острое зрение и тонкий слух; заметив движение д’Артаньяна и услышав щелканье курка, он сразу остановил лошадь.
– Ах, это вы, господин офицер, – произнес он, подъезжая. – Право, я очень рад, что вас встретил.
Д’Артаньян внимательно посмотрел на Фрике и узнал в нем мальчишку с улицы Лощильщиков.
– А, это ты, плут! – сказал он. – Иди-ка сюда.
– Да, это я, господин офицер, – отвечал Фрике с самым невинным видом.
– Значит, ты переменил занятие? Ты не поешь больше в хоре и не прислуживаешь в трактире, а крадешь лошадей, а?
– Ах, господин офицер, как можете вы так говорить? – воскликнул Фрике. – Я искал владельца этой лошади, молодого красивого дворянина, храброго, как Цезарь… – Тут он сделал вид, что только что заметил Рауля. – Да вот, если не ошибаюсь, и он. Сударь, вы не забудете меня, не правда ли?
Рауль опустил руку в карман.
– Что вы хотите сделать? – спросил его д’Артаньян.
– Дать этому славному мальчику десять ливров, – отвечал Рауль, вынимая из кармана пистоль.
– Десять пинков в живот, – сказал д’Артаньян. – Убирайся, плут, и помни, что я знаю, где тебя искать.
Фрике, не рассчитывавший отделаться так дешево, в два прыжка пролетел с набережной на улицу Дофина и скрылся из виду. Рауль сел на свою лошадь, и они вместе с д’Артаньяном, оберегавшим его, как сына, поехали шагом по направлению к Тиктонской улице.
Всю дорогу они слышали вокруг себя глухой ропот и отдаленные угрозы, но при виде этого офицера, такого воинственного, и его внушительной шпаги, висевшей на темляке у него под рукой, все расступались.
Они доехали без всяких приключений до гостиницы «Козочка».
Красотка Мадлен сообщила д’Артаньяну, что Планше вернулся и привез Мушкетона, который геройски перенес операцию извлечения пули и чувствует себя так хорошо, как только позволяет рана.
Д’Артаньян велел позвать Планше, но, сколько его ни звали, ответа не было: Планше скрылся.
– Ну, так давайте вина! – приказал д’Артаньян.
Когда вино было подано и они снова остались вдвоем, д’Артаньян обратился к Раулю.
– Вы довольны собой, не так ли? – сказал он, с улыбкой глядя в глаза юноши.
– Конечно, – отвечал Рауль. – Мне кажется, я исполнил свой долг. Разве я не защищал короля?
– А кто вам сказал, что надо защищать короля?
– Это мне сказал граф де Ла Фер.
– Да, короля. Но сегодня вы защищали не короля, а Мазарини, что не одно и то же.
– Однако, сударь…
– Вы сделали ужасный промах, молодой человек. Вы вмешались не в свое дело.
– Но вы же сами…
– Я – это другое дело: я должен повиноваться своему капитану. А ваш начальник – это принц Конде. Запомните это: других начальников у вас нет. Хорош молодой безумец, готовый стать мазаринистом и помогающий арестовать Бруселя! Молчите об этом по крайней мере, а то граф де Ла Фер будет вне себя.
– Значит, вы думаете, что граф де Ла Фер рассердился бы на меня?
– Думаю ли я? Да я в этом уверен! Не будь этого, я бы только поблагодарил вас, потому что, в сущности, вы потрудились для нас. Сейчас не ему, а мне приходится бранить вас, и поверьте, это вам дешевле обойдется. Впрочем, – продолжал д’Артаньян, – я только пользуюсь правом, которое ваш опекун передал мне, дорогой мой мальчик.
– Я не понимаю вас, сударь.
Д’Артаньян встал, вынул из письменного стола письмо и подал его Раулю.
Рауль пробежал письмо, и взгляд его затуманился.
– О боже мой! – воскликнул он, поднимая свои красивые глаза, влажные от слез, на д’Артаньяна. – Граф уехал из Парижа, не повидавшись со мной!
– Он уехал четыре дня тому назад.
– Но судя по письму, он подвергается смертельной опасности?
– Вот еще выдумали! Он подвергается смертельной опасности! Будьте спокойны. Он уехал по делу и скоро вернется. Надеюсь, вы не имеете ничего против того, что я временно буду вашим опекуном?
– Конечно, нет, господин д’Артаньян! – воскликнул Рауль. – Вы такой благородный человек, и граф де Ла Фер так вас любит!
– Что же, любите и вы меня также; я не буду вам докучать, но при условии, что вы будете фрондером, мой юный друг, и ярым фрондером.
– А могу я по-прежнему видаться с госпожой де Шеврез?
– Конечно, черт возьми! И с коадъютором, и с госпожой де Лонгвиль. И если бы здесь был милейший Брусель, которого вы так опрометчиво помогли арестовать, то я сказал бы вам: извинитесь поскорей перед господином Бруселем и поцелуйте его в обе щеки.