122 
Вскочил он в сани, поворотил коня, погнал его обратно в Лапландию. Влетел Ёукахайнен на отцовский двор, оглоблями зацепил ворота, задел санями угол овина, остановился посреди двора — и горько заплакал.
Привели родители Ёукахайнена в дом, стали расспрашивать сына, что с ним приключилось и о чем он плачет. Отвечает им Ёукахайнен: «Естьу меня для печали немалая причина. Пообещал я бедную Айно, мою единственную сестру, вашу любимую дочь, в жены старому Вяйнямейнену, чтоб была она ему опорой и утехой, чтоб мела полы в его жилище, мыла дубовые кадки, ткала шерстяные одеяла, пекла медовые лепешки».
Всплеснула руками мать-старуха, да не от печали, а от радости: «Не плачь, мой сын родимый! Нашел ты для Айно жениха, лучше которого и быть не может. Станет она женой прославленного мужа, будет вещий песнопевец нашим зятем!» Услыхала эти речи бедная Айно, залилась горючими слезами. Плачет девушка на крыльце родного дома, поливает слезами ступени: «Не видать мне счастья за старым мужем! Лучше бы я на свет не родилась, или умерла бы ребенком-несмышленышем! Сшили бы мне холщовую рубашку, схоронили бы меня под зеленым дерном, не знала бы я ни горя, ни печали!» Вышла на крыльцо мать-старуха, спрашивает Айно: «О чем ты, глупая, плачешь? О чем, неразумная, горюешь? В отцовском доме ты — ребенок, в мужнином доме станешь хозяйкой».
Отвечает матери Айно: «Идти в дом к старому мужу — словно заблудиться в осеннюю ночь, словно ступить на весенний лед. Не видать мне больше ясного солнца, не радоваться светлому утру, не петь веселых песен, не собирать на полянах спелую бруснику!» Рассердилась мать: «Брось, неразумная, свои стенанья! Повсюду восходит солнце — не только над отцовским домом. Повсюду вызревает брусника — не только на здешних полянах».
Пошла Айно по лугам и болотам, по зеленым лесам и равнинам. Плачет девушка, жалобно причитает:
- «Тяжелы мои печали.
- И тоска на бедном сердце. (…)
- Как скончаюсья, бедняжка,
- Так с мученьями покончу,
- С этой тягостной печалью,
- Бесконечной, горькой скорбью!»
Вышла Айно к морскому заливу, села на прибрежный камень, проплакала до самого рассвета.
На рассвете поднялся над заливом туман, показались в волнах морские девы. Подошла Айно к самой воде. Сняла она с шеи жемчужное ожерелье, с пальцев — золотые перстни, положила их на прибрежный песок. Сняла с ног новые башмаки — поставила их на камень. Скинула цветное платье — повесила его на осинку.
Бросилась Айно в морские волны, запела, расставаясь с белым светом:
- «В море к рыбам направляюсь,
- В глубину пучины темной. (…)
- Никогда, отец мой милый,
- Никогда в теченье жизни
- Не лови в волнах здесь рыбы
- На пространстве вод широких! (…)
- Никогда ты, мать родная,
- Никогда в теченье жизни
- Не бери воды в заливе,
- Чтоб месить для хлеба тесто! (…)
- Никогда, мой брат любимый,
- Никогда в теченье жизни
- Не пои коня ты в море
- На песчаном этом месте!»
Утонула молодая Айно, стала подругой морским девам.
Кто отнесет печальную весть отцу с матерью? Отнес бы медведь, да поджидает он в лесу отбившуюся от стада корову. Отнес бы волк, да подстерегает он заблудившуюся овцу. Отнесла бы лисица, да роет она лаз в курятник.
Взялся отнести весть длинноухий заяц. Быстро скачет короткохвостый, изо всех сил спешит косоротый. Прискакал заяц на широкий двор, громко закричал:
- «Я пришел, чтоб вам поведать,
- Чтоб сказать такое слово:
- Ведь красавица погибла, (…)
- Погрузилась в волны моря,
- В глубину морей обширных!»
Услыхала печальную весть мать Айно, горько старая зарыдала. Разлились ее слезы тремя ручьями, потекли тремя реками, рассыпались тремя водопадами. Встали среди водопадов три скалы, выросло на каждой скале по березке, прилетели на березки три кукушки.
Одна кукует: «Радость, радость!» — да вовек не будет радости старой матери. Другая кукует: «Свадьба, свадьба!» — да не с кем играть свадьбу мудрому Вяйнямейнену. Третья кукует: «Любовь, любовь!» — да не было любви у бедной Айно.
III. Сватовство Лемминкяйнена
Жил в зеленой Калевале со старухой-матерью молодой охотник, веселый Лемминкяйнен.
122 
