Словом, совсем не задавать тебе вопросов у меня не получится, и все-таки ты, пожалуйста, не ограничивайся ответом «три раза», продолжай писать, рассказывай, я тебя слушаю. Нет, даже так: не отвечай мне, не отвечай, если у тебя нет охоты или возможности.
Я буду спрашивать о том, что относится к расследованию: где ты сейчас, как тебе удалось бежать, кого собираешься убить. Знаю, что ты скажешь ровно столько, сколько сочтешь нужным, но это входит в правила игры.
* * *
Дата: Вторник 4 мая 18.20
От кого: angelo@nirvana.it
Кому: miogiudice@nirvana.it
Тема: Где я?
Как здорово, господин судья! Как здорово, что так легко познакомиться ближе. Это и есть чудо электронной почты: выдавать себя за другого, чтобы стать настоящим, самим собой. Экран компьютера — та же решетка исповедальни: слова доходят, но лица не видно, не видно краски стыда, смущения.
Правда здорово? Жаль только, что это туфта. Наша доверительность поддельная, я-то знаю, что ваш дружеский тон, все эти «перейдем на ты», интимные подробности, которыми вы делитесь, — почти наверняка приемы, проверенные долгой практикой. Представляю, как тонко и вкрадчиво вы ведете допрос. И тем не менее притворюсь, будто вы искренни, потому что мне необходимо в вас верить. Только одно: не просите меня называть вас на ты (но вы, пожалуйста, обращайтесь так ко мне), не просите не говорить вам «господин судья» — ведь это крепко привязывает меня к роли подсудимого, точнее, виновного.
Где я? Не думаю, что я вам скажу. Пока, по крайней мере. Как мне удалось сбежать? Это вышло легко, как ни с того ни с сего сорваться в отпуск. Бегство мое началось с простого движения руки: я потянул на себя рычаг коробки передач (тот самый, длинный, рядом с приборной доской «рено-4»), потом передвинул его вбок и снова толкнул, теперь от себя, задний ход тоже включился с первого раза. Я нажал на газ, и машина описала полукруг, перед, весь смятый, оказался прямо против ворот, снова поддал газа — и ударился в бега. В зеркале я видел, как бежали на помощь, кто-то слышал удар и крик Лаянки, но я-то уже выехал за ворота. На улице Лодовико Моро в этот час движения не было, только трамвай № 2 скрежетал на рельсах и звенел, я обогнал его, и меня занесло влево, так, что я чуть было не сковырнулся в Навильо. Потом я погнал к Порта-Дженова, немного спустя от машины пошел белый дым, не иначе как полетел радиатор. Я бросил ее на стоянке у вокзала: еще пара шагов, почти бегом, и я дома. Дом — это громко сказано. Всего-навсего комната в унылой трехкомнатной квартире, которую я делил с одним студентом, он учится на юрфаке в Университете Бикокка. Вот до чего я докатился, жил в одной-единственной комнате с общей кухней и сортиром. Подумать только, что всего несколько месяцев назад по моей квартире можно было ездить на велосипеде, да я и катался иногда, как ребенок. У меня был роскошный лофт неподалеку от Порта-Тичинезе, а внутри — все как положено в порядочном лофте: музыкальный автомат, как раньше в барах, старая бензоколонка, работы дизайнеров, американский холодильник…
Как видите, господин судья, я прекрасно приспособился к стандартам молодого преуспевающего бизнесмена. В каком-то смысле Лаянка сделал доброе дело, отчасти избавив меня от той глупости, которую я нажил вместе с деньгами. Но благодарности к нему я не испытываю, я предпочел бы шоковой терапии медленное выздоровление. Музыкальный автомат, мебель и все эти штучки в стиле ретро я спустил за неделю, но вырученных денег едва хватило, чтобы немного успокоить банки, заплатив часть процентов по задолженности. А потом вдруг я очутился в этой комнатушке, со студентом-первокурсником, еще и в угрях. Марио, мой компаньон, оказался умнее, смирил гордыню, вернулся к родителям, они у него живут в деревушке где-то в Канавезе, и, по-моему, сейчас работает продавцом у «Вобис» или в «Компьютер Дискаунт», точно не знаю. Но я-то, я не мог вернуться с поджатым хвостом. Как те нигерийки или словенки, которые приезжают к нам в надежде устроиться официантками. Ведь можно вернуться домой и сказать: «Не получилось, думала разбогатеть, а живу хуже, чем раньше». Можно, но они не возвращаются, не хотят являться с пустыми руками, не хотят замечать довольные и вместе ехидные улыбочки родственников, слышать вечное «говорили тебе». И потому остаются. Становятся проститутками, трахаются в машинах, позволяют избивать себя котам, но остаются, твердя, что когда-нибудь все изменится, что денежки прикладываются к деньгам, что старая жестянка из-под кофе потихоньку заполняется кредитками. А потом одну из них находят в канаве убитой, но остальные думают, что с ними этого не случится, уж они-то сумеют держать ухо востро.