173 
— Повезло Косте здорово, аж завидки берут. На днях уехал в Америку на два года для изучения драг и дражной работы, все расходы взяло на себя государство… Я чё про Костю-то вспомнил, вчерась бегал в Незаметный на американское кино «Дитя подмостков».
— Ну и как, понравилось?
— Такая мура, зря ноги бил. Один вор драгоценности умыкнул, а баба, до смеха ушлая и храбрая, ловит его и разоблачает, отводит подозрение от честных людей. Кино это состоит из шести частей-фильмов, будут зевать зрители целую неделю.
Никому не понравилась первая серия. Вот, в чём вопрос, зачем везут сюда за тыщи вёрст такую дребедень? Рабочему человеку все эти буржуйские штучки противны и непонятны, все ихние страсти-мордасти, закатывание глазок, обмороки. Тьфу!
Это похоже на изобретение машины для убивания блох, сначала блоху поймай, а машина потом убьёт, да ещё пальцы тебе оттяпает. Бестолковая и чуждая жизнь. Учат эти фильмы ненасытности, стремлению к обману и богатству.
— Ничего, вот окрепнем и своих кинов понаделаем. Слыхал? Начали постройку двух металлургических заводов-гигантов в Сибири, Магнитогорского и Кузнецкого. Отпущено шестнадцать мильёнов рублей для разгону… вот, куда наше золото определяется, надо работать ещё хлеще..
— Слыхал, явно и наше золото помогает, ить оно — мировые деньги. Что хошь на нево можно закупить, хоть самого энтого Чемберлена с потрохами, были бы мы в достатке. Ты прав, Игнатий, работать нужно всё лучше, только бы не война.
Последние штаны отдадим на оборону, лишь бы миром жить. У меня в Бутаково трое малых ребятишек, куда им деваться без отца, ежель меня под винтовку поставят?
А, всё одно, такая злоба гложет за разбой на КВЖД, уже два раза просился в армию, не берут, не особого распоряжения. Наши регулярные части дали белякам там прикурить.
— Правильно сделали, — усмехнулся Парфёнов, — не спросясь броду, не суйтесь в воду, господа… зубы враз повыщёлкиваем.
— Папиросы вчерась купил с рук, дорогие, зараза, — показал пачку Иван, — «Пушка» называются, дерут за них спекулянты по рублю, выгода — четыреста процентов.
— Купи махорку «Заяц» полмешка да кури. Кто не велит, а вообще-то, брось это дело, так жить куда чище, без дыма. Я сроду не курил.
— Шикануть хотелось, под инженера сработать.
— Ладно, Иван, пошли в барак. Озяб я чё-то. Надо спать, с рассветом топать на деляну. Хэх! Огурчиков ишо не желаешь отведать?
— Вот тётка удивила, — весело заржал Бутаков, — кому расскажи, не поверит, что варёные огурцы ел. Это надо же додуматься!
— Не смейся над ними… эвенки — что дети малые, добры и безответны, грешно над ними зубы скалить.
Артельщики уже угомонились. Лежали на нарах, похрапывали. Ландура со Степаном натянули у края леса полог. Рядом догорал костёр. Игнатий направился к ним расспросить о Лукерье и детях.
Удаганка сидела рядом со спящим мужем, курила свою старенькую ганчу. Невдалеке паслись олени. На реке пыхтела и гремела паровая драга, выгрызая золотой песок.
Игнатий присел рядом с Ландурой и молча уставился на угли костра. Первой заговорила тунгуска.
— Шибко худые времена идут. Однако, мор будет тайга ходи, люди собсем пропадай. Худо… худо.
— Зачем каркаешь, как старая ворона, — недовольно проворчал Игнатий, — не худо, а лучше стало.
— Зачем ворона! Зачем не веришь! — вскрикнула удаганка и перешла на эвенкийский язык. — Злые духи собсем обиделись на таёжных людей.
Улахан оюн Эйнэ, муж моей тётки, уже четвёртый год не камлает на Шаман-горе, не говорит со звёздами и своим Бордонкуем. Люди обленились и не приносят духам жертвенных оленей и не оставляют тряпочки на священном дереве. Скоро сдохнет подлунный мир! Сгорит тайга!
В костёр комарами будут падать огненные птицы с неба. Земля наших предков, буягинских эвенков, шатается от железных копыт страшного зверя — драги, пожирающей её.
Это — большой грех, ворошить землю и обрывать, без нужды, корни трав. Земле от этого больно, шибко больно, всё равно, что с живого человека сдирают кожу.
Он кричит… земля кричит… Будь проклят след золота! Будь проклято могун, родившееся в мёртвых камнях и погубившее олений мох, наши пастбища родовые…
Нет покоя горам и рекам, плачет светлой смолой срубленная тайга, стонут и падают под пулями пришельцев звери, помирают от ран в буреломах на радость чёрному ворону, вестнику конца мира, — она говорила всё громче и запальчивей.
173 
