Последние отзывы

  9  

Сам хозяин, Елисей Упрятин, скуластый и остроглазый, но здоровенный и толстый, лютый бабник и картёжник, который не умел проигрывать, щедро награждал за верную службу особо отличившихся. На выбор отдавал лошадей и коров, оружие и ящики патронов.

Этим снискал такую преданность посельщиков, что они уже сами приглядывались ко всякому пешему и конному, случаем попавшего в долину Дзинь-цзы-хэ, самовольно чинили суд и расправу над невинными.

А то и потаясь сговаривались, делали вылазки в дальние места, пригоняли и резали краденый скот, набивали сундуки добром.

Недобрая слава пошла гулять о Золотой реке, сторонились её и боялись даже матёрые хунхузы. Упрятин только посмеивался — лучшей защиты стадам не сыскать.

Частенько призывал в свои хоромы наиболее доверенных людей, угощал выпивкой и одаривал на ночку красивыми девками, а потом ненароком жаловался на какого-либо конкурента или неугодного человека.

Те исчезали бесследно. В негласной армии были свои командиры и железный устав молчания. Ослушников и болтунов убивали нанятые Упрятиным хунхузы, как это сталось с бывшим хозяином быковского хутора, а это ещё больше страшило и сплачивало вокруг Елисея казаков.

Егор выехал со двора ещё засветло. Под седлом шёл жеребец-трёхлеток, отвоёванный отцом где-то в воровском набеге. Прихватил парень с собой подаренный карабин и запасные обоймы. Марфутка — Марфуткой, а лишиться головы в этих бесноватых краях плёвое дело.

Когда подворье скрылось за бугром, пустил занудившегося в стойле коня намётом, и вскорости открылся хутор Якимова. Здоровенный дом походил на маленькую крепость, окружённую трёхаршинным забором из островерхого кругляка, ставни и двери снаружи обиты цинковым железом.

На фронтоне чердака пропилены узкие бойницы. Поговаривали, что у хозяина имелся ручной пулемёт, запас патронов на добрую армию.

На крашеных воротах из дубовых плах прибиты две дощечки, на одной коряво намалёвано: «Заходь с миром, уходь с Богом», на второй, приколоченной вертикально, — красные пауки иероглифов.

Егор громыхнул прикладом в тяжёлую калитку: звякнул цепью и захлебнулся рёвом здоровенный волкодав, в ярости обгрызая снизу доски ворот.

— Байкал, нельзя! Пшёл на место, — доплыл голос Марфы.

Она с трудом утянула кобеля и привязала накоротко у будки. Сняла накладной запор. Скрипнули кованые петли, и Марфуша появилась в светлом проёме перед замершим в потрясении гостем.

— Я тебя ещё издали выглядела, жених, — обожгла его чёрными ведьмиными глазищами, — заходи…

— Байкал не порвёт? Вот откормили, боле телка выдул.

— Ежель заобидишь, — натравлю.

— Ага, тебя заобидишь, — а сам всё глядел на точёную фигуру и её милое личико, на змеюкой свившуюся на затылке толстую косу.

Кожа на лице выпечена за лето до смуглости, а губы-то — ядрёны до неприличия, так и пышут жаром, так и зовут… в движеньях рук, в каждом шаге и слове — опьяняющая женская сила.

Егора осыпало мурашками по спине и качнуло.

— Чё выставился? Нравлюсь? — щедро улыбнулась и сощурилась.

— Да вроде… Из чего тебя батя строгал, сам-то, как бык…

— Из такого же бревна, как и тебя. Заходи!

Байкал рыл лапами убитую землю, храпел перехваченным горлом. «Не дай Бог сорвётся, — в страхе подумал Егор, — в момент проглотит, как курчонка». Но виду не показал и выговорил псу:

— Хорош, дурак, на жратву заработал уже… хватит разоряться.

Якимиха, толстая, с отёчными ногами старуха, приветливо поздоровалась, усадила за стол, смахнув рукавом крошки с цветастой китайской скатерти. Разевали по ней поганые лягушечьи рты языкатые драконы.

«Неужто Марфа к старости такая будет?» — ужаснулся в мыслях Егор, разглядывая тяжело дышащую грузную бабку. Она нескончаемо вела низким баском:

— Казакам своим хлебушка свежего напекла, спиртику им банчок припасла, а мяска сами добудут. Бог пода-а-аст… Добытные они, стра-а-асть, — переваливалась утицей, поскрипывали от тяжести широкие половицы, — мать-то, Настютка, жива-а-ая?

— Живая… Марфа, братаны с отцом что ли? — невпопад спросил он, пытаясь отвязаться от прилипчивой Якимихи. Завсегда всё выспросит ненароком, а потом обсуждает с другими такую-рассякую Настютку, люди уж не раз говорили матери.

— С ни-и-им, с ни-и-им… и Яшка-а, и Спирька-а, — опередила Марфутку мать, — призадержались чевой-то, дрова к зиме готовят. Отец-то небось опять пьёт и матерь дубасит, Егор? Как она с им терпит… один шкилет остался…

  9