2 
— Начитались своих книжек про убийства, — сказал Берден. — Вредно такие читать.
Он снова окинул взглядом блестящие обложки выстроившихся на полке книг. На одной из них была изображена целая груда револьверов и ножей, сверкающих сталью на кроваво-красном фоне.
— Плохо действуют на нормального человека, — сказал он. — Можно мне воспользоваться вашим телефоном?
— Он в гостиной.
— Позвоню в участок. Может, поступили какие-нибудь сведения из больниц.
Гостиная производила впечатление комнаты, которой никто никогда не пользовался. Бердену было как-то не по себе, глядя на эту полированную нищету. Вся мебель в комнате была более полувековой давности. Бердену по роду службы приходилось бывать во множестве домов, и он научился отличать старинную мебель от просто старой. То, что он здесь увидел, антиквариатом никак нельзя было назвать. Вряд ли бы нашелся любитель приобрести такую рухлядь, прельстившись ее красивым внешним видом или приняв ее по ошибке за антикварные вещи. Она выглядела так, как и должна выглядеть самая обыкновенная, обветшалая от времени мебель. «Не старина, а старье, удешевленное старье, еще не настолько древнее, чтобы перейти в разряд антиквариата», — думал Берден.
На кухне засвистел чайник, там Парсонс ставил на стол чайную посуду, заваривал чай. Раздался звон — упала и разбилась чашка. По звуку Берден определил, что в кухне сохранился старый каменный пол. Он опять подумал, что тут любому жуть всякая почудится, в этих комнатах с высоченными потолками, среди старья и зловещих скрипов рассохшейся старой лестницы и этого жуткого буфета, да еще если он подначитается про отравленных, про висельников и всякую там кровищу.
— Я сообщил, что у вас пропала жена, — сказал он Парсонсу. — Из больниц никаких сведений не поступало.
Парсонс зажег свет в другой комнате, в глубине дома, куда вела дверь из гостиной, и Берден прошел за ним. В комнате с середины потолка свисала тусклая лампочка под бумажным колпаком. «Шестьдесят ватт, не больше», — определил Берден. Из-под колпака сноп неяркого света освещал пространство внизу, потолок же оставался в тени. В центре его еле была видна лепнина, изображающая гирлянду спелых плодов, углы потолка тонули в темноте. Парсонс поставил чашки на буфет. Буфет представлял собой огромное неуклюжее сооружение из красного дерева, напоминающее больше замок из страшной сказки, чем предмет обстановки; он весь как будто состоял из выпуклостей и башенок над ними, соединенных галерейками; выпуклые полки и ящички были украшены резным орнаментом в виде бус. Берден сел в кресло с деревянными ручками и с сиденьем, обитым коричневым вельветом. Пол был застлан линолеумом, но даже через толстые подошвы своих башмаков Берден ощущал холод, которым несло от пола.
— У вас есть какие-нибудь мысли относительно того, где может быть ваша жена?
— Я все время об этом думаю. Просто голова раскалывается. Представления не имею.
— Может, поехала к друзьям? Или к матери?
— Ее мать умерла. Друзей в этих местах у нас нет. Мы здесь живем всего полгода.
Берден помешивал чай ложечкой. На улице было тепло и сыро. «В этом темном доме, за толстыми стенами, наверно, всегда холодно и промозгло, как зимой», — подумал Берден.
— Послушайте, мне не хотелось бы говорить на эту тему, но все равно вам должны будут задать этот вопрос. Лучше уж я вас спрошу. А не могла она уйти к другому мужчине? Простите, но я вынужден задать такой вопрос.
— Ну, конечно, это ваша работа. Я знаю, вычитал вон оттуда, — и он показал на полку с книгами. — Обычный следственный допрос по делу, так ведь? Но тут вы ошибаетесь. Маргарет не такая, она не способна. Это даже как-то смешно, — он замолчал, но при этом не засмеялся. — Она порядочная и честная женщина. Она слушает проповеди в церкви, недалеко отсюда.
«От него ничего не добьешься, — решил Берден. — Все равно, нравится ему или нет, кому-то придется его допрашивать и ворошить его личную жизнь, если жена не вернется с последним поездом. И после того, как последний автобус зарулит на ночную стоянку в автобусный парк в Кингсмаркхэме».
— Вы осмотрели весь дом? Вот уже год, как Берден здесь работал, и каждый день проезжал мимо этого дома, причем дважды, но теперь никак не мог вспомнить, сколько в нем этажей — два или три. Он попытался сконцентрироваться и с помощью профессиональной способности воссоздавать в памяти когда-то зафиксированные внутренним видением предметы извлечь оттуда внешний облик дома, в котором находился. Итак, большое окно в гостиной, выступающее «фонарем», на первом этаже, над ним, наверху, два простых окна, да, и над этими еще два небольших окошка, прямо под изгибами нависающей шиферной крыши. «Уродливое здание, что и говорить, — подумалось ему, — нелепое и унылое».
2 
