94 
Теренс продолжал размышлять, как бы ему вытянуть средства из других банков, где вкладчиком был покойный Джон Гордон Фиппс.
К пятнадцатому февраля он, так или иначе, получит сто тридцать две тысячи, уплаченных Голдшмидтом за дом. Где бы в это время Теренс ни находился — в Амстердаме или Буэнос-Айресе, крючкотворы обязаны перечислить ему эту сумму в любой валюте. Но можно рискнуть и увеличить свой капитал за счет покойного Фиппса.
И внезапно Теренса осенило. Он разглядел очертания этой идеи в пене опустошенной им кружки «Лагера». Идея смутно болталась где-то на дне, а потом обратилась в сияющий кристалл, символ мудрости. Великие ученые всегда делают свои открытия по наитию свыше — Теренс запомнил это со школьных лет.
— Счастливого Рождества! — пожелал он девушке за стойкой бара, и чуть было не раскошелился, чтобы угостить ее и выпить с ней на пару.
Представление о Рождестве отложилось в памяти Джейсона как появление троих детей в сопровождении троицы их мамаш с угощениями, причем такими изобильными, что съесть все сразу было невозможно, слишком много украшений в комнатах и подарков, которые ему были неинтересны. Но церемония все-таки доставила мальчику удовольствие, и Бенет сама радовалась, что устроила малышу праздник. Пришла Хлоя и ее двухлетняя дочурка Кейт. Хлоя полгода не видела Джеймса и не сомневалась, что Джейсон и есть Джеймс. Другие — мальчик и девочка, тоже соседи — вообще ни разу не видели живого Джеймса.
Когда гости отправились по домам, а Джейсон уснул в своей кроватке, Бенет осталась одна в своей кухне среди грязных тарелок и чашек, среди распакованных подарков и наблюдала иллюминацию на дереве во дворе. Свет отражался в уже погашенных лампочках рождественской елки, и Бенет как бы была во власти разноцветных мелькающих огней. Они были похожи своей фальшивой праздничностью на ее будущую участь.
Только сейчас Бенет заметила, что дерево во дворе имело руки, и оно тянулось к чему-то, протягивая подарки Джейсону, будь то фонарик, игрушка или совсем непонятный предмет. Оно подмигивало, намекая на что-то. Бенет знала, что это лишь игра ее воображения, что пройдет ночь, наступит утро, что оно неизбежно.
Она знала, что пересекла черту, разделяющую праздник от серых буден. В дальнейшем ошеломлять ребенка обилием подарков и общением с гостями, что свалились на него нежданно-негаданно всего лишь на один день, она себе никогда не позволит. Но это было их первое совместное Рождество, а как он его проводил раньше — вряд ли ему запомнилось. Бенет отдала ему частицу нерастраченной материнской теплоты и была вознаграждена за это. Она не забудет до конца жизни, как постепенно малыш таял от восторга и улыбка не сходила с его лица.
С того дня в библиотеке, когда Бенет приняла судьбоносное для себя решение, холодный, сумрачный декабрь стал для нее солнечным месяцем. Она все чаще выбегала на улицу в легкой ветровке и ощущала, что помолодела. Только воспоминание о том дне, когда она украдкой прикалывала бумажку к пальтишку Джейсона в пустом детском зале библиотеки, собираясь потом смыться, как преступница, наполняло ее ужасом. Ей казалось, что полиция не так глупа и в конце концов доберется до нее.
Вспоминая мать, Бенет начинала сомневаться в своей нормальности. Если она нормальная женщина, то у нее должен быть мужчина. Она пригласила Иэна Рейборна в гости, назначив поздний час, чтобы быть уверенной, что Джейсон будет уже крепко спать.
Иэн согласился без колебаний на свидание в тот же вечер.
Все было понятно без всяких слов. Они заключили друг друга в объятия и поцеловались страстно и жарко и направились в спальню, и лица их светились улыбкой, когда они начали раздеваться.
Понятно было все, только непонятно, почему Джейсон из своей комнаты наверху истошно закричал:
— Мамочка! Ма-амочка!
Это сразу отключило энергию, которая притягивала их с Иэном друг к другу.
Помчавшись наверх к Джейсону, Бенет еще надеялась, что все сможет объяснить, что ее встреча с Иэном не последняя, и будет еще любовь, но не в этот вечер.
Она взяла Джейсона на руки, прижала к груди, которая ныла от прерванной ласки, и сама, полная сексуального желания, отправилась в спальню. Но Иэна в спальне не было, она нашла его в кухне, уже полностью одетого. Они уселись рядышком — он, она и ребенок Его добрые руки гладили ее тело, и тело ребенка, и волна спокойствия окатила всех троих.
94 
