Последние отзывы

  6  

Чудовище не торопилось прикончить жертву, хотя ни на миг не выпускало из своих челюстей.

Каждый вечер Джон с ужасом думал о том, что придется идти домой. По дороге он всегда останавливался на Ройял-стрит, чтобы купить двухфунтовую коробку шоколада «Годива»: ритуал, который он завел несколько месяцев назад, дабы доказать, что он все еще любит жену, несмотря на внешность.

Он, разумеется, мог бы договориться о ежедневной доставке, но, любая задержка становилась благом. Лишь бы оттянуть минуту, когда он снова ее увидит. Наутро почти пустая коробка будет лежать в фарфоровой корзине для мусора рядом с огромной кроватью под балдахином. Он притворялся, будто не замечает, как она объедается сладостями. Впрочем, и она тоже.

Джон больше не ругал ее за обжорство. Конфеты, как он полагал, доставляли ей удовольствие, весьма редкая штука в ее унылом, трагическом существовании.

Бывало и так, что вечерами, купив шоколад, он возвращался в офис и работал, пока усталость не одолевала его, вынуждая все же возвращаться домой. Пока он вел свой «БМВ» – кабриолет вверх по улице Сент-Чарлз к Садовому району, его неизбежно начинало трясти, словно от переохлаждения, но по-настоящему плохо становилось, только когда он входил в черно-белый вестибюль своего дома.

Сжимая в ладони коробку с шоколадками, он клал портфель от Гуччи на пристенный столик и минуты две стоял перед зеркалом в позолоченной раме. Смотрел на свое отражение, глубоко дыша, чтобы успокоиться. И всегда безуспешно, хотя он не изменял этой привычке, повторяя действие ночь за ночью. Хриплое дыхание смешивалось с громким тиканьем настенных часов с маятником, висевших рядом с зеркалом. Это назойливое «тик-так» напоминало таймер бомбы. Бомбы, спрятанной в его голове и готовой взорваться.

Костеря себя на все лады, обзывая трусом, он тем не менее шаг за шагом поднимался наверх. Плечи сами собой опускались, в желудке сворачивался тошнотный ком, ноги тяжелели так, словно были залиты цементом. К тому времени, когда длинный коридор заканчивался, на его лбу выступали бисеринки пота, а ступни холодели и влажнели.

Джон вытирал лоб платком, натягивал на физиономию ослепительно-фальшивую улыбку и мысленно готовился нюхать омерзительную вонь, висевшую в воздухе плотной пеленой и буквально сшибавшую с ног. Комната пропахла таблетками железа и освежителем с запахом ванили, которым горничные упорно брызгали по несколько раз в день, хотя смрад становился еще гуще. Иногда он становился таким нестерпимым, что Джону приходилось поспешно выбегать из комнаты под выдуманным предлогом, прежде чем она услышит рвотные позывы.

Однако он готов был на все, лишь бы она не узнала, какое отвращение вызывает в муже.

Но временами его желудок не бунтовал. Джон закрывал глаза, прежде чем наклониться, поцеловать ее в лоб и тут же отодвинуться, чтобы поговорить с ней.

Обычно он стоял рядом с «бегущей дорожкой», подаренной им в честь пер, вой годовщины их свадьбы. Он не мог припомнить, чтобы жена хоть раз ее включила.

На ее ручках теперь висели стетоскоп к два одинаковых просторных банных халата из шелка в цветочек. Широкая черная виниловая полоса посерела от пыли. Похоже, горничные никогда о ней не вспоминали.

Иногда, не в силах смотреть на Кэтрин, он поворачивался к высоким арочным окнам, выходившим на слабо освещенный английский сад за домом, огражденный, как и многие маленькие дворики, черным забором кованого железа.

За его спиной орал телевизор, включенный двадцать четыре часа в сутки, настроенный либо на ток-шоу, либо на канал «Телемагазин». Жене в голову не приходило приглушить звук, когда он говорил с ней, а он дошел до такого состояния, когда уже не обращал внимания на подобные пустяки. И хотя Джон научился мысленно отсекать непрестанную трескотню, все же часто гадал, насколько ее мозг разрушен болезнью. Как она может слушать и смотреть этот бред час за часом?

Пока болезнь не уничтожила ее личность и жизнь, эта женщина считалась интеллектуалкой, которая могла невероятно остроумной и злой отповедью разбить противника в пух и прах.

Он вспомнил, как она любила обсуждать политику, сажать ультраправых консерваторов за свой с безупречным вкусом накрытый обеденный стол, что гарантировало бурные схватки и настоящий фейерверк остроумия. Но теперь все, о чем она могла говорить и волноваться, – регулярное функционирование своего кишечника. Это, и еда, разумеется. Она всегда с воодушевлением рассуждала о будущем обеде.

  6