101 
Это был долгий и крепкий поцелуй, влажный и пахнущий виски, но в конце концов, действуя как можно мягче, я прервал его. Элисон улыбнулась и пробормотала «спасибо» одними губами, потом снова опустила голову, и я понял, что очередная вершина в ее жизни осталась позади.
– Ты, случайно, не помнишь, – спросил я как можно небрежнее, – что у Джея было запланировано на сегодня?
– Вообще-то помню… Один или два раза в неделю он посещает какое-то место, которое называется Ред-Хук.
– Ред-Хук [26]?
Она зябко повела плечами.
– Звучит ужасно, правда?… Напоминает мне наше хранилище – как будто Джей висит на окровавленном крюке1. Если я ничего не перепутала, как раз сегодня после обеда он собирался туда. В принципе, я не против, лишь бы он не встречался там со своей мисс О, кем бы она ни была, шлюха… В нашей части Бруклина много баров с самыми странными названиями. А может, Ред-Хук как-то связан со строительным бизнесом…
Но она ошибалась. Я хорошо знал, где находится спортивный зал Ред-Хук – потому что в одну дождливую субботу ездил туда со своим сыном.
Между тем Элисон понемногу приходила в себя, и я чувствовал, что сейчас самым правильным было бы оставить ее одну, а самому отправиться на поиски Джея.
– Ну хорошо, Элисон… – Я встал.
– Подождите минуточку, мистер Уайет!…
– Что?
Она схватила меня за руку и слегка потерла костяшки пальцев.
– Я должна кое-что тебе сказать.
Если бы где-нибудь поблизости была кровать, сейчас мы бы уже лежали в ней, и плевать на Джея.
– Говори, я слушаю.
– Ты должен пообещать мне одну вещь.
– Какую?
– Обещай, что не будешь судить сгоряча.
– Судить о чем?
– О том, что мы делаем.
– Кто это – «мы»?
– Ты не хочешь узнать – что?
– Кто, что… Хочу.
– Узнаешь.
– Когда?
– Сегодня вечером. – Она заглянула мне в глаза. – В Кубинском зале.
– Сегодня вечером?
– Ха говорит, что готов.
– Так скоро?! – удивился я.
– Некоторые вещи, – медленно проговорила Элисон и пьяно усмехнулась. – происходят скорее, чем ожидаешь. Иногда.
– Во сколько мне прийти?
– Приходи около полуночи. К этому времени я уже протрезвею, клянусь! – Она выразительно приподняла брови. – Обещаю, что буду в отличной форме, мистер. Ты получишь незабываемые впечатления… – Она погрозила мне пальцем. – Да, еще одно…
– Что?
– Тебе никто никогда не говорил, что ты умеешь классно целоваться?
Если кто-то и говорил, то это было слишком давно.
– Ты совсем опьянела, Элисон. Выпей кофе покрепче, хорошо?
У подножия мраморной лестницы я еще раз оглянулся на Элисон. Она сидела в темной дальней кабинке низко опустив голову – возможно, от отчаяния. Пожалуй, поцеловав ее, я совершил ошибку. Но целовать ее мне понравилось, я мечтал сделать это снова, и было не исключено, что ждать мне придется совсем не долго.
Потом я поднялся по лестнице, повернул ручку двери и быстро пошел к выходу из ресторана, надеясь, что на меня никто не обратит внимания. Официантки сидели за столиком в дальнем конце зала, курили и болтали; несколько подсобных рабочих сортировали столовые приборы и складывали салфетки. Никто из них меня не заметил. Никто, кроме одетого п мешковатый комбинезон Ха, который стоял на стремянке в вестибюле и менял перегоревшую лампочку.
Он один видел, как я вышел из Кубинского зала, как замешкался, осторожно заглядывая в общий зал, как вздрогнул и удивленно поднял взгляд, заметив его на лестнице, и когда наши глаза встретились, Ха (так мне, во всяком случае, показалось) понял обо мне все. Он понял, что я – одинокий, холостой мужчина, который слишком часто ест в ресторане; понял, что у меня неприятности, что я только что вышел из Кубинского зала, где Элисон, пьяно свесив голову, сидит одна в самой темной дальней кабинке; понял, что между нами что-то произошло. Да, глядя в его плоское сморщенное лицо и немигающие, широко расставленные глаза, я почувствовал, что Ха знает обо мне и это, и, наверное, еще многое другое.
Я же не знал о нем ничего. Я даже не представлял, почему происходящие в Кубинском зале непонятные события в такой степени зависят от него.
Но зато я знал кое-что другое. Я знал, что когда Роберт Мозес – великий упрямец, архитектор современного Нью-Йорка, создатель парков, проектировщик автомагистралей и муниципальных плавательных бассейнов – настоял на строительстве шоссе Бруклин – Квинс, которое должно было разгрузить существующие трассы и связать Нью-Йорк с быстро растущими пригородами Лонг-Айленда, Стейтен-Айленда и Нью-Джерси, новая эстакада прошла сквозь и над застроенными дешевыми кирпичными домами кварталами, где жили рабочие Нью-Йоркской военно-морской базы и докеры с Ист-Ривер. Даже если кто-то и задумался, что станет с оказавшимися под эстакадой домами, это ничего не изменило: жители рабочих кварталов были обречены жить в шуме, в грязи, под постоянным дождем сыплющихся сверху ржавых гаек и пружин, пластиковых канистр, одноразовых стаканчиков из-под молочных коктейлей, гигиенических пакетов, сорванных ветром бейсболок с логотипом «Нью-Йорк Янкиз», использованных памперсов, сигаретных окурков, пивных бутылок, выдранных из кассет магнитофонных лент, презервативов, дынных корок, крышек радиаторов и прочей дряни, которая падает или выбрасывается из проносящихся по шоссе легковушек и грузовиков. Внизу, в тени гигантской, шумной эстакады, притаились балансирующие на грани банкротства мелкие лавчонки, гаражи, авторемонтные мастерские, порномагазинчики и другие маргинальные предприятия, которые могут уцелеть только здесь, где арендная плата ничтожна, где на грязь никто не обращает внимания, а полиция никого не штрафует за неправильную парковку. Впрочем, район этот слывет зоной повышенного риска. Именно здесь один нью-йоркский коп, напившись после окончания смены до положения риз (он пил двенадцать часов подряд, причем часть этого времени провел в стриптиз-баре), сел за руль своего фургона и, двигаясь со скоростью семьдесят миль в час, насмерть задавил беременную латиноамериканку и двух ее детей. Это событие разом отправило четыре души на небеса (разумеется, если верить в их существование), а одну – на первые страницы «желтых» газет.
101 
