21 
— Дело в том, что наша мама слегка его забрызгала, когда делала кому-то мелирование. Краска так и не сошла, хотя его купали.
— А я думала, он какой-нибудь редкой породы.
Филипп ожидал, что девушка говорит тихо, но ее голос оказался звонким, она не «проглатывала» гласные, говорила спокойно. Можно подумать, ее когда-то учили произносить речи, а не разговаривать. Он увидел, что кисти рук Сенты, державшей викторианский букетик из бутонов оранжевых тюльпанов и розовых гвоздик, были маленькими, а ногти подстрижены коротко, как у детей. Сента посмотрела на Филиппа своими почти бесцветными глазами, чистыми, как вода, в которой каждая капля темно-зеленой краски расходится по поверхности кругами и полосами.
— Вы Филипп, брат Фи, да?
— Совершенно верно, — он замялся. — Я и наряжен так, потому что буду ее посаженым отцом.
— Сента Пелхэм, — она произнесла свое имя так четко, словно его кто-то записывает.
— Не знаю никого, кого звали ли бы Сентой. Какое-то иностранное имя.
— Так звали одну героиню «Летучего голландца», — в ее голосе появились нотки раздражения.
Филипп не знал, что такое «Летучий голландец» (что-то связанное с музыкой, может, опера?), и потому обрадовался, когда услышал, как его зовет мать: «Филипп, Филипп, ты где?»
— Простите.
Сента что-то ответила. Он не привык общаться с людьми, которые смотрят на тебя в упор и при этом даже не улыбаются. Филипп закрыл за собой дверь и пошел на кухню, где увидел Кристин — смущенную, встревоженную, но выглядящую гораздо лучше, чем когда-либо в последнее время. Такая перемена смутила его, даже захотелось зажмуриться. Кристин была в голубом наряде — этот цвет всегда ей шел больше других — и в круглой шляпке, задрапированной бирюзовым шелком и украшенной лавандой.
— Пришла машина для нас с тетушками и еще одна — для подружек невесты.
— Хорошо. Все уже готовы.
Она милее, чем жена Арнэма, подумал Филипп, более женственная, более нежная, — и сам изумился своим мыслям. Сестры спустились по лестнице: промелькнула соломенная шляпка с опущенными полями, что-то яркое, как у попугая, высокие каблуки, плотные нейлоновые чулки, кольца, браслеты и ожерелья (все, что только можно найти в шкатулках), пролетели облака «Твида» и «Фиджи».
— Не забудь перед уходом запереть Харди на кухне, — сказала Кристин, — а то он написает на белый ковер. Ты ведь знаешь, что он делает, когда волнуется.
Филипп остался с Фи. Если бы она выглядела романтично, красиво… В ней не было ничего, что могло бы его растрогать, из-за чего у него встал бы ком в горле и он вспомнил детство, проведенное вместе. На хмуром лице сестры было выражение усталости от бесконечных забот. Фи стояла перед зеркалом и видела (или ей казалось, что видит) капельки туши под левым глазом и пыталась стереть их пальцем, который она кусала от волнения все утро, перед тем как пришел фотограф.
— Не забудь на другую руку надеть кольцо, подаренное на помолвку.
— Я ужасно выгляжу, да? — раздраженно бросила Фи.
— Ты выглядишь прекрасно.
— Если у нас ничего не получится, мы всегда сможем развестись. Многие так поступают.
Никогда бы не стал жениться, если бы так думал — этого Филипп не произнес вслух. Он как будто начал скрывать от сестры все: свои взгляды, мысли, чувства. Не рассказал, что Флора стоит у него в комнате в шкафу, что он недавно видел, как Черил выходит из какого-то магазина на Эджвер-роуд плача. У Фи уже другой человек, с которым она будет делиться все самым сокровенным. А как же он, Филипп?
Фи отошла от зеркала и повернулась, чтобы взять со стола букет лилий. Но вместо этого застыла посередине комнаты, а потом бросилась к брату с объятьями. Ее будто током било, словно внутри у нее электрические провода.
— Ну ладно, — говорил Филипп, — успокойся, успокойся. — Он обнимал сестру, но так, чтобы не помять ее белое атласное платье. — Ты же знаешь его много лет, он твой единственный, — что еще можно было сказать? — вы с ним с детства как голубки.
Он услышал, как подъехала машина, затормозила, как тихо закрылась дверца, а потом на дорожке послышались шаги.
— Знаешь, о чем я до сих пор думаю? — спросила Фи, освободившись из его объятий и начав приводить себя в порядок, поправлять пояс. — Я думаю о том, что если бы этот чертов Арнэм поступил с мамой по-честному, то у нас сейчас было бы две свадьбы.
Филипп произносил речь, хвалил Фи и Дарена и смущался избитых фраз и чувствовал на себе взгляд Сенты, холодный и внимательный. Каждый раз, когда Филипп смотрел в ее сторону и видел, что она не сводит с него глаз, он спрашивал себя, к чему бы это. Неужели он выглядел смешно (как же это страшно) или просто уродливо в своем сером пиджаке, белой рубашке и серебристом галстуке? И все же ему представлялось (несмотря на страхи), что на самом деле пиджак сидит хорошо. Он знал (как же ему не знать), что он красивый и привлекательный парень. К счастью, маленький рост и полнота, от кого бы они в их семье ни появились, ни он, ни Черил не унаследовали. Филипп выглядел примерно как Пол Маккартни в молодости. На обложке одного из старых альбомов «Битлз» он узнавал свое улыбающееся лицо.
21 
