читайте - не пожалеете 
37 
Утром ему нужно было пойти домой и посмотреть, как там Харди. Утром все всегда по-другому. Через открытое окно проникали свежесть и легкий, приятный аромат зелени, идущий, быть может, из одного из тех садиков, не занятых разобранными на части автомобилями и всяким хламом. Филипп приготовил растворимый кофе, поставил на стол хлеб с маслом, апельсины. Сента сидела угрюмо и тихо. Ее глаза были сонные и опухшие. Филипп боялся, что у него будет фингал под глазом, там, где она задела его кулаком, и мутное, запачканное зеркало показало ему налитые кровью белки и возникающий синяк. Укушенное запястье распухло, следы от зубов на нем побагровели.
— Через пару часов вернусь.
— Ты точно хочешь вернуться?
— Сента, конечно, хочу. Ты же знаешь, что хочу. Слушай, извини за то, что говорил, что не верю тебе. Это было бестактно и глупо.
— Это не было бестактно. Мне стало ясно, что ты совсем меня не понимаешь. Ты не чувствуешь так, как чувствую я. Всю жизнь я искала тебя, а когда нашла, поняла, что это моя карма. Но такое не для тебя, я тебе просто подружка.
— Я смогу тебя убедить в обратном, если даже для этого понадобится целый день. Почему бы тебе не поехать со мной? Это гораздо лучше. Не хочется сидеть в этой комнате весь день. Поехали.
Сента не захотела. Поднимаясь по лестнице, Филипп сердито подумал, что обидели его, а не ее. Дантист, пломбировавший ему зуб, сказал как-то, что укус человека опаснее, чем укус животного. Конечно, это нелепо — рана не представляет никакой опасности. Просто Филипп думал, как бы ее спрятать, пока она не затянется.
Харди дождался прогулки и даже получил гораздо больше корма, чем полагается собаке такого размера, — хозяин чувствовал, что виноват перед ним. Филипп принял ванну, наклеил на запястье пластырь, потом снял его. Застань Сента его за этим занятием, она сказала бы, что он суетится из-за пустяков или старается привлечь внимание к тому, что она сделала. В любом случае, на глаз пластырь не приклеишь. Рой, конечно, отпустит несколько колких замечаний по этому поводу, но сейчас Филипп не мог об этом думать.
Может, стоит покупать больше вина? С одной стороны, это порадует Сенту, но, с другой стороны, если он не будет ничего с собой приносить, появится лишний повод, чтобы выбираться куда-нибудь. День был великолепный, на небе ни облачка, солнце уже в зените. Он думал о перспективе провести весь день в комнате в подвале с унынием. Впервые с тех пор, как они вместе, Филипп не чувствовал никакой страсти к Сенте и не видел перед собой прежнего образа, не испытывал необходимости заниматься с ней любовью. Наверное, это естественно после вчерашней сцены.
Вернувшись к дому на Тарзус-стрит, он на секунду остановился, чтобы заглянуть в ее окно, прежде чем подняться по лестнице к входной двери. Сента снова закрыла ставни. Он вошел и спустился в подвал. Сегодня в комнате не пахло благовониями. Сента снова лежала в постели и крепко спала. Филипп был разочарован и немного раздражен. Знай он, что Сента будет спать, он пробыл бы дома подольше, занялся бы «воскресными делами», поиграл бы с Джеффом и Тедом в теннис, как раньше, или поехал бы поплавать в Суис-коттедж. По меньше мере, принес бы с собой газету, почитал бы.
Он сел на единственный в этой комнате стул и стал смотреть на Сенту. Постепенно нежность, что-то вроде жалости к Сенте пробудили в нем сильное желание прикоснуться к ней. Филипп разделся и лег рядом, одной рукой обняв ее, свернувшуюся калачиком.
Сента проснулась в начале второго. Они оделись и пошли в бар. Сента была спокойна и молчалива, поглощена какими-то своими мыслями и совершенно не вникала в то, что говорил Филипп. Его страсть на время погасла, зато удовольствие находиться в ее обществе только усилилось. Он все удивлялся тому, что когда-то не считал ее красивой. В баре не было ни одной женщины, которая могла бы сравниться с Сентой. Она надела свое серое серебристое платье с помятой розой на груди и серебряные туфли на невероятно больших каблуках, которые внезапно сделали ее высокой. Волосы она зачесала за уши, надела длинные серьги будто бы из прозрачных капель, как на хрустальной люстре. Мужчины оборачивались, чтобы пялиться на ее голые белые ноги, тонкую талию и большую грудь, подчеркиваемые облегающим платьем. Филипп гордился тем, что он с ней, и почему-то немного нервничал.
На обратном пути Сента рассказывала о всяких странных оккультных и астрологических штуках, интересовавших ее: о гармонии, о многослойных колеблющихся частотах, об удивительной синхронности вселенной и о диссонирующих системах. Филипп слушал скорее ее голос, чем сами слова. Должно быть, это в театральном училище она научилась говорить таким тоном и таким голосом, почти сопрано. Он вспомнил, как в свое время сомневался, что Сента действительно окончила академию драматического искусства. Как же трудно, как сложно, когда не знаешь, чему верить, а чему нет!
37 
