75 
У меня в запасе оставалось последнее волшебство. Я вызвал элементалов Земли и попросил их вырыть ров вокруг городских стен. Усилие воли, которое потребовалось на совершение этого заклинания, едва не прикончило меня.
В Танелорне было великое множество ученых, занимавшихся всеми на свете науками. Я обошел мудрейших и прославленнейших, задавая один-единственный вопрос: кто мог перебросить город в этот мир?
– Госпожа Миггея, – отвечали мне. – Она, почти наверняка. Доподлинно известно, что она уже опустошила несколько миров, выжгла их дотла.
Могущество Миггеи было мне знакомо не понаслышке. Одолеть ее нелегко, среди людей в избытке тех, кто поклоняется ей. Однако – чтобы прорваться в иные плоскости, не говоря уж о мире Танелорна, Миггее был необходим посредник. И не только ей – любой из владык Вышних Миров беспомощен, если ему не прислуживают смертные.
Отсюда следовало, что в нашем мире находится по крайней мере один прислужник Миггеи.
Я не мог поверить, что Миггея решилась напасть на Танелорн. Даже Ариох, мой покровитель, при всей его взбалмошности, давно усвоил, что Танелорн лучше оставить в покое.
Первыми на приступ двинулись пехотинцы в бронзовых нагрудниках, до жути похожие друг на друга. Они появились из ниоткуда и как были, походными колоннами, двинулись ко рву; ров их не остановил – передние валились в воду, задние шагали по спинам и головам товарищей. Так они добрались до городских стен – и были отброшены. День за днем тысячи, если не десятки тысяч, шли на штурм, и день за днем мы отбивали атаки, причем наши потери были ничтожны – у этих пехотинцев начисто отсутствовала собственная воля, а потому они были чудовищно предсказуемы и мы убивали их сотнями.
Они нападали, мы защищались – и строили планы по спасению города. Впрочем, все наши планы не стоили и ломаного гроша: пока не выясним, кто именно наш противник, любой план, в общем-то, беспредметен.
Никто из нас не ведал, насколько далеко простирается пепельная пустыня. Некоторые, по слухам, видели Миггею, которая якобы наблюдала за штурмом Танелорна с безопасного расстояния. Во всяком случае, такие по городу ходили слухи. И распускали их прежде всего те, кто прибыл в город недавно, бежал из миров, покорившихся Миггее и обращенных ею в пустыни.
Кроме того, мы по-прежнему не знали имени человека, который служил Миггее. И не могли понять, почему город, который, как гласили легенды, мог предчувствовать угрозу, не переместился при первых признаках опасности, а дождался, пока его запрут в пустыне, точно в клетке.
Приступы продолжались, и, сказать по правде, отражать их становилось все скучнее. Я уже говорил, что пехотинцы были чудовищно предсказуемы. Они одинаково выглядели, одинаково мыслили и одинаково действовали. Каждый штурм неизменно превращался в резню приспешников Порядка. Какое-то время спустя я заподозрил, что эти атаки – лишь отвлекающий маневр, а настоящая схватка еще впереди.
Маневр маневром, но сражаться приходилось ежедневно.
А затем к Танелорну пожаловала сама Миггея.
Даже я поначалу не осознал всей важности этого события.
Как-то на рассвете, совершая ежеутренний обход стен, я с изумлением увидел, что город до самого горизонта окружен лесом копий, над которым полоскались на ветру вымпелы и стяги. К Танелорну подступила конница. И это были не бестолковые мечники, нет: против нас выступили славнейшие рыцари Порядка, созванные, должно быть, из всех плоскостей бытия. И численность армии предвещала нам неминуемую гибель.
Я прикрыл глаза рукой от солнца и стал разглядывать врагов. Мне бросилась в глаза громадная волчица, размером с крупную лошадь, покрытая шелковой попоной, с кожаным седлом на спине; седло было отделано бронзой и серебром, а в узде мерцали самоцветы. Во главе отряда конников эта волчица мчалась к городу. Вот она подбежала ко рву, замерла на краю; глубоко посаженные алые глаза обозрели стену, нос, иссиня-черный на серебристой шерсти, чуть сморщился, будто она к чему-то принюхивалась. Скорее всего, подумалось мне, эту волчицу когда-то изловили на Мелнибонэ: только там водятся волки-альбиносы.
На волчице восседал некто в доспехах и в серебряном шлеме с опущенным забралом, скрывавшим лицо. Копье всадника отливало золотом. Поверх доспехов был накинут плащ, от пестроты которого рябило в глазах; из-под плаща виднелись разноцветные шелковые ленты.
Всадник обернулся, привстал в стременах, поднес к губам рог. Над окрестностями раскатился охотничий сигнал.
75 
