очень нудно 
157 
— Но почему вы упомянули о водной магии? Если серебро вовсе не...
— Вовсе не вода? Подобие разума не существует без подобия жизни, а жизнь «лунное серебро» обретает именно в жидком виде, но не в расплаве. Этот металл может превратить в жидкость любой маг, а заклинает только мастер Воды. И чем меньше Силы было вложено, тем быстрее заканчивается действие чар... Да ты и сам всё видел. Хочешь взять себе посмертную маску дяди?
Тьфу, пакость какая! Даже дотрагиваться не буду.
— Благодарствую, нет.
— Тогда позволь мне оставить её в качестве памяти. Как-никак, Трэм был моим другом. Вернее, я считал его таковым.
Другом? Мой дядюшка, презирающий тех, кто ниже его, и ненавидящий тех, кому посчастливилось забраться повыше?
— Не веришь? — усмехнулся Эбери. — А я верил. Человек, сватающий тебе красавицу-сестру, разве не вызывает доверия?
— Моя мать...
— Предназначалась мне в жёны, всё верно. Только я в ту пору не особенно думал о женитьбе, да и невеста не горела желанием поскорее стать моей супругой. Хотя при брате вела себя безупречнее некуда. Послушная, кроткая, нежная... Всего один раз она была откровенна. Но этот раз я запомнил на всю жизнь.
— О чём она говорила?
— Любопытствуешь? — глаза мага испытующе щурятся.
— Да.
— Почему?
Как объяснить? Да и нужно ли объяснять? Больше всего на свете я хотел бы встретиться с матерью и задать ей всего один вопрос. Именно тот, что прозвучал только что из уст Главы Надзорного совета.
Почему?
Почему она сбежала, бросив меня на произвол судьбы?
— Вы можете рассказать?
— Могу.
— Но не хотите?
Он грустно усмехается:
— Это был очень странный разговор. Я до сих пор не понимаю, что Лиенн имела в виду, когда сказала... И не знаю, стоит ли тебе это знать.
— Я сам решу, если вы не против.
— Как хочешь. Но я предупредил и считаю свою совесть на этот счёт вполне чистой. Твоя мать... Впрочем, тогда она, конечно, ещё и не собиралась становиться твоей матерью, назначила мне встречу наедине. Помню, я удивился, потому что юной девушке непозволительно оказываться рядом с мужчиной без свидетелей невинности намерений, но отказать не смог. Лиенн нравилась мне. Не до безумия, но вполне достаточно, чтобы назвать женой. И отправляясь к ней, я, признаться, думал, что она желает ускорить ход событий. Но меня ожидало разочарование и потрясение.
Эбери смежил веки, словно это помогало лучше погрузиться в прошлое.
— Я не могу быть с тобой, — сказала Лиенн. По причине, имя которой — страх.
— Страх?
— Он самый. — Глава Надзорных снова внимательно смотрит на меня. — Я боюсь, сказала Лиенн. Боюсь выйти замуж за нелюбимого человека и всю жизнь жалеть об этом. И настолько же сильно боюсь остаться в родном доме.
— Первое понятно, но второе... Что имелось в виду?
Пожимает плечами:
— Не знаю. У неё к тому времени не осталось родственников, кроме Трэма. Может быть, сестра боялась собственного брата? Раньше я не мог такое даже предположить, но сегодня, услышав и увидев всё это...
Зато я, кажется, понял. И ведь было, чего бояться... Стоит ли винить женщину, поспешившую убежать от опасности? Вряд ли. Ведь после смерти мужа ей больше не на кого было положиться. И не у кого было просить защиты.
— Значит, братец сватал вам сестру? По доброте ли душевной? Или хотел заручиться вашей поддержкой?
— У нас и без того были дружеские отношения. Не слишком близкие, но вполне тёплые... Я бы поддержал Трэма и так. Собственно, сегодня я пришёл сюда ради него.
— И готовы были освободить его от ответа за преступление?
Светлые глаза чуть грустны, но безмятежно спокойны:
— Да.
— Так что вам помешало? Я удивился, когда вы молча повернулись и пошли прочь, а уж как удивился дядя... До смерти, что называется.
— Что помешало? — Эбери хмыкнул. — Такая ерунда, если признаться... Да, хотя бы за то, что Трэм хотел стравить Гильдию с Анклавом, его нужно было предать мучительной и назидательной казни, но если бы он сказал одно только слово... Если бы он просто позвал меня по имени... Я бы вернулся.
— И спасли бы его?
— И спас бы.
А ведь я понимаю, почему убелённый сединами и могуществом глава Надзорного совета собирался поступить так по-мальчишески. Потому что хотел верить в дружбу. И если бы Трэммин оказался умнее, а может быть, всего лишь искреннее, если бы не ставил превыше всего собственное благополучие и неуклонное исполнение желаний, суд завершился бы иначе.
157 
