Особенно,... 
5 
- Мы займем время, - сказала она, - если я буду учить вас писать и читать.
- Конечно, - согласился Джерек.
Она знала, что вопросы, которые он задает, невинны, но они все равно поражали ее. Она смеялась:
- О, дорогой мистер Корнелиан, о, милый...
Джерек старался не вникать в ее настроения, а разделять их. Он смеялся вместе с ней, затем вскочил на ноги и подошел. Она ждала его. Он остановился в нескольких шагах, улыбаясь, но уже серьезный.
Она подняла руку к своей шее.
- И тем не менее литература больше чем беседа. У нас есть история!
- Мы превращаем в истории свои собственные жизни, В Конце Времени. У нас есть средства для этого. Разве вы не сделали то же самое, если бы могли?
- Общество требует, чтобы мы не делали этого.
- Почему?
- Возможно, потому что истории будут противоречить одна другой. Нас так много... там...
- здесь, - сказал он, - только мы двое.
- Наше пребывание в этом... этом Раю неопределенно. Кто знает, когда...
- Но логика, если мы будем удалены отсюда, то окажемся на конце времени, а не в 1895 году. А разве там нас тоже не ждет Рай?
- Я бы не хотела называть его так.
Они смотрели друг другу в глаза. Море шептало громче их слов. Он не мог пошевелиться, хотя хотел продвинуться в перед. Ее поза удерживала его: положение подбородка, незначительный подъем одного плеча.
- Мы сможем быть одни, если вы захотите этого.
- В Раю не должно быть выбора.
- Тогда по крайней мере, здесь... - его взгляд был напряженным, он требовал, он умолял.
- И унести с собой наш грех из рая?
- Не грех, если только под этим вы подразумеваете то, что причиняет вашим друзьям боль. Подумайте обо мне.
- Мы страдаем. Оба, - Море казалось очень громким, а ее голос еле слышным, как ветерок в папоротниках. - Любовь жестока!
- Нет! - его крик нарушил тишину. Он засмеялся. - Это чушь! Жесток страх! Один страх!
- О, я не вынесу этого, - вспыхнула она, поднимая лицо к небу, и засмеялась, когда он схватил ее за руки и наклонился, чтобы поцеловать в щеку. На ее глазах выступили слезы, она вытерла их рукавом и помешала поцелую. Потом она начала напевать мелодию, положила одну руку ему на плечо, оставив другую в его руке, сделала танцевальное па, проведя Джерека шаг или два. - Возможно моя судьба предопределена, - сказала она и улыбнулась ему улыбкой любви, боли и чуточку жалости к себе. - О, идемте, мистер Корнелиан, я научу вас танцевать. Если это Рай, давайте наслаждаться им, пока можем!
Облегченно вздохнув, Джерек позволил ей вести себя в танце.
Вскоре он смеялся, дитя любви и, на момент перестав быть зрелым человеком, мужчиной, воли которого надо подчиняться.
Катастрофа была отодвинута (если это считать катастрофой), они прыгали на берегу палеозойского моря и импровизировали польку.
Но катастрофа была только отсрочена. Оба ожидали завершения, исполнения завершения, исполнения неизбежного. И Джерек запел беззвучную песню о том, что она сейчас станет его невестой, его гордостью, его праздником.
Но песне было суждено умереть на его губах. Они обогнули куст хрупкой растительности, прошли участок, вымощенной желтой галькой, и остановились в неожиданном удивлении. Оба недовольно смотрели, чувствуя, как жизненные силы утекают от них, а их место занимает напряженная ярость.
Миссис Ундервуд, вздохнув, вновь замкнулась в жестком бархате своего платья.
- Мы обречены! - пробормотала она.
Они продолжали смотреть на спину человека, нарушившего их идиллию. А тот оставался в неведении об их гневе и их присутствии. В закатанной по локти рубашке и по колено брюках, с твердо сидящей на массивной голове котелком, с вересковой трубкой в зубах, пришелец довольно шлепал босыми ногами по воде первобытного океана.
Пока они наблюдали за ним, он вытащил большой белый платок из кармана темных брюк (жилет, пиджак, ботинки и носки лежали аккуратно сложенными и неуместными на пляже позади него), встряхнул его, завязал маленький узелок на каждом углу, снял свою шляпу и натянул платок поверх лысеющей головы. Завершив эту операцию, он начал напевать: "Пом-те пом, пом-пом-пом, те-пом-пом!", заходя немного дальше в мелкую воду. Затем остановился, чтобы поднять красную, покрытую пупырышками ногу и смахнул двух или трех пшеничного цвета трилобитов, которые начали взбираться по его ноге.
- Смешные маленькие попрошайки, - было слышно, как он произнес это себе под нос, не возражая, кажется, против их любопытства.
5 
