Особенно,... 
103 
— Стоп! Николай Степанович, вы куда? — прервал свой длинный рассказ майор Нуразбеков.
Гайдамака взглянул па Шкфорцопфа.
Тот уже обогнул обеденный стол, вытирая пальцы какой-то очередной компрометирующей бумагой, и проговорил в своей задумчивой манере:
— Вот как описал Эйнштейн момент открытия теории относительности: «И тогда мне в голову пришла счастливейшая мысль в моей жизни. Для наблюдателя, свободно падающего с крыши, гравитационное поле не существует. Наблюдатель имеет право утверждать, что находится „в покое“. Я был так счастлив, что мне захотелось немедленно подняться на крышу и провести этот эксперимент».
Шкфорцопф уже лез на подоконник.
— Ну вот, опять вы за свое, Николай Степанович! — недовольно сказал майор Нуразбеков. — Сегодня такой ответственный день, а с вами опять невозможно работать. Люсе опять одежду стирать!
Гайдамака мгновенно протрезвел и вскочил со стула.
— Сидите, — сказал майор.
— Он же выпадет из окна! — воскликнул Гайдамака и взглянул на Люську. Она преспокойно пришивала последнюю пуговицу на пальто.
— Не выпадет, — ответил майор.
— Подождите, не прыгайте, Николай Степанович, — так же спокойно сказала Люська, перекусывая нитку. — Сейчас карман подошью, пальто наденете. Там же холодно.
ГЛАВА 6. Пропускные врата на дороге в Бонцаниго
Тигра не надо учить прыгать, эфиопа не надо учить стрелять.
За очередным поворотом появились пропускные ворота с перекладиной и свастикой.
— Закiнчилась малина, — громко сказал Мыкола.
— Cosa? Come?[90] — переспросил Муссолини.
— Малина закiнчилась, — опять сказал Мыкола.
— Не дразни его, — сказал Гайдамака.
Муссолини мрачно надулся, он что-то заподозрил. Его не следовало дразнить. Дуче, хотя и обладал и очень гордился своим конским членом, но был плохим, даже никаким мужиком. От страха он мог превратиться в мешок с дерьмом, и от него пришлось бы долго отмываться.
У ворот остановились. Гайдамаке послышались подозрительные звуки снизу — похоже, какие-то машины сворачивали с шоссе на горную дорогу в Бонцаниго.
— Не заглушай мотор, пусть рычит, — сказал Гайдамака Мыколе.
Он оставил у автомобиля Меидейлу, а Семэна и Мыколу послал в разные стороны от пропускных ворот наблюдать за местностью. Они ушли неохотно, за окрестностями не следили, а смотрели па происходящее.
— Выходите! — приказал Гайдамака.
Муссолини вновь превратился в усталого старика. Он все уже понял, но не хотел верить. Он вышел, слегка волоча правую ногу, молния на сапоге разошлась. Глаза бегали, он оглядывался по сторонам, на что-то еще надеялся. Он как-то очень естественно и удобно остановился между стойкой ворот и крутым склоном горы. Эти пропускные ворота напоминали Гайдамаке врата в Офир, но те врата были позолочены и стояли па своем месте, а на этих облупилась краска, и они нелепо торчали посреди пустой горной дороги. За Муссолини вышла Петаччи и встала рядом с ним, тоже спиной к горе. Гайдамака подышал па замерзшие пальцы, поднял шмайсер и сказал:
— Мне поручено свершить правосудие. Приговор вам давно известен.
Муссолини не понял смысла этих слов. Он дрожал и с ужасом смотрел в дуло направленного на пего автомата. Кларетта Петаччи обняла его за плечи.
— Отойди, если не хочешь умереть тоже, — сказал ей Гайдамака.
Женщина сразу поняла смысл этого «тоже» и отстранилась от Муссолини. Если бы signor tenente сказал: «Отойди, если не хочешь умереть вместе с ним», она не отошла бы.
— Дальше, дальше! Пошла прочь! — сказал Гамилькар. Петаччи отступила в сторону. Муссолини, посипевший от страха и холода, дрожал и бормотал:
— Но signor tenente… signor tenente…
Семэн снизу тихо свистнул и стал делать предостерегающие знаки. Гамилькар нажал на курок шмайсера, по выстрелов не последовало.
— Но signor tenente… — продолжал бормотать Муссолини. — Вы не зачитали мне приговор… Кто, кто когда меня судил?…
Автомат заклинило.
— Иди сюда! — крикнул Гайдамака колдуну.
Гайдамака подергал затвор, вновь нажал па курок, с тем же результатом. Мендейла поспешно вытащил свой безотказный немецкий «вальтер», прицелился в грудь Муссолини, «вальтер» щелкнул, но — вот он, закон подлости! — выстрела опять не было.
103 
