Особенно,... 
51 
– Пусть она вертится! – заорал Алмер.
– Не уверен, что смогу это сделать. Пошли, проверим.
Они последовали за ним к скутерам.
И опять они летели по узкому полутемному тоннелю в гигантскую пещеру.
Пахнуло невыносимым жаром. По стенам уже не стекала вода. Механизм ускорителя превратился в груду оплавленного, почерневшего металла.
– Не выдержал перегрузки! – крикнул Шарвис и принялся хохотать.
– Ты знал об этом? – возмущенно спросил Алмер. – Да?
Шарвис оглянулся:
– Нам лучше немедленно вернуться. Тоннель уже ненадежен. Если мы сейчас же не полетим, нас раздавит или затопит.
Алмер встал:
– Ты сделал это нарочно. Ты знал, что твоя машина не способна заставить Землю вращаться.
Шарвис засмеялся и уверенно, на большой скорости провел скутер в тоннель, по стенам которого уже текла сплошными потоками вода.
Алмер заколотил по массивному корпусу Шарвиса, но ученый продолжал смеяться. Марка и Фастина ухватились друг за друга, когда Шарвис еще увеличил скорость. Откуда-то снизу доносились странный треск и скрежет.
В конце концов, они вернулись в лабораторию, и Шарвис заторопился к двери, преследуемый Алмером, который твердил, как заведенный:
– Да? Да? Да?
Игнорируя Алмера, Шарвис вошел в соседнее помещение и принялся колдовать над приборной доской, не отрывая глаз от индикатора. Здание вновь задрожало.
Чуть погодя он вернулся и сказал:
– Я запечатал тоннель. Теперь нам ничего не грозит, – он облегченно вздохнул и повернулся к Марка и Фастине.
Алмер, казалось, выдохся. Он привалился к стене, что-то бормоча себе под нос.
– Ты знал, что механизм не справится с такой нагрузкой? – спросила Фастина невинно.
– Я уверен, что исполнил желание Алмера и сделал то, что он действительно хотел, – ответил Шарвис упрямо. – Он хотел повернуть мир. Я повернул. Его империя… Разве она по своей сути не принадлежит ночи?
– Люди, – сказала Фастина. – Как же обычные люди…
– Тот, кто хочет от него сбежать, сейчас так и сделает. Боюсь, таких немного. Тьма безопасна. Они могут затаиться и ютиться в ней, пока не придет смерть. Разве не этого они все хотят?
Марка посмотрел на него без всяких эмоций.
– Да, конечно, тьма отражает темноту их умов, – сказал он. – Но заслуживают ли они этого?
– Кто знает? – пожал плечами Шарвис. Алмер подошел к нему.
– Хочу домой, – голос его звучал ровно. Он явно оправился от потрясения и принял то, что произошло.
– Ты волен поступать, как хочешь. Никто тебя здесь не держит, – заметил Шарвис с издевкой. Казалось, он расплачивался с Алмером за его жалкое покушение. – Тебе помочь найти дорогу?
Алмер двинулся прочь.
– Спасибо, сам справлюсь, – бросил он через плечо.
– А как вы, Кловис Марка? – спросил Шарвис. – Что будете делать дальше?
– Мы вернемся в башню моего отца.
– И станете воспитывать своих детей? – спросил Шарвис. – Надеюсь, со временем ты поймешь, что приобрел больше, чем потерял.
– Может быть, – Марка взглянул на Фастину. – Но будешь ли ты думать так же, Фастина?
Она покачала головой:
– Не знаю, Кловис.
Марка с тоской взглянул на Шарвиса:
– Я только сейчас понял, ты сыграл еще одну шутку с нами.
– Нет, – ответил Шарвис, читая его мысли. – Излучение существует, это верно, но продолжительность жизни твоих детей будет короче, потому что твои гены изменены, и ты не сможешь обеспечить им долгожительство. У них будет время адаптироваться и продолжить воспроизводство. Я принял особые меры предосторожности, чтобы тебя излучение не затронуло. Без сомнения, ты поможешь появиться на свет отпрыскам своих детей. Насколько я знаю, это давно уже стало традицией в твоей семье.
Фастина взяла Марка под руку.
– Пойдем, Кловис, – мягко сказала она. – Вернемся домой.
– Если это хоть что-то значит, – сказал Шарвис им вслед, – то кое-что изменилось, и это может дать тебе стимул. Это сентиментально, я понимаю…
– О чем это ты? – спросила Фастина, оглядываясь.
– Ваши окна смотрели на закат, теперь вас будет встречать рассвет. Я желаю вам и вашему потомству всего хорошего. Может быть, я даже когда-нибудь наведаюсь к вам в гости, или вы пришлете ваших детей ко мне.
Даже теперь, навсегда уходя прочь, Марка все еще не был уверен, понимает ли он, что же двигало Шарвисом: коварство или жалость, или все же нейтральность, которой он так упорно придерживался? И основывалась ли она, эта нейтральность, на каком-то более глубоком понимании жизни, которое было доступно только загадочному бессмертному?
ЭПИЛОГ
Зыбкий предрассветный сумрак теперь окутывал башню. Бурая пыль продолжала устилать все ржавым слоем, и коричневый лишайник, как раньше, покрывал основание башни.
Тень ее теперь падала в другую сторону, но по-прежнему не двигалась с места… Однажды Фастина сказала Кловису Марка, что беременна.
– Это хорошо, – ответил он, сидя неподвижно подле окна, в которое лился тусклый свет нескончаемого рассвета.
Фастина обняла его, поцеловала в холодные губы и прижалась к бесчувственному телу. Теперь к ее любви примешивалась жалость.
Машинально он поднял руку и коснулся ее руки, продолжая смотреть в окно и думать об Орландо Шарвисе. Его по-прежнему мучил вопрос: действовал ли ученый из побуждений добра или зла, или же не испытывал ни того, ни другого. Размышляя, он вспоминал себя прежнего и удивлялся, почему его жена так тихо плачет? Почему он не может и никогда не сможет плакать вместе с ней? Он ничего не хотел, ни о чем не сожалел и ничего не боялся.
51 
