Последние отзывы

Содержание

Шрифт

Запомнить

— А ты молодец, — похвалил он. Я была счастлива!

В тот день мы договорились о времени следующего сеанса.

Я ждала с нетерпением, когда же Вадик приступит к настоящей работе.

После первого сеанса Вадик стал часто приглашать меня. И я бежала к нему, отбросив другие дела. Все, кроме Лехи, конечно.

И вот наконец он усадил меня спиной к зеркалу, установил подрамник с холстом и принялся за работу. Иногда он вступал со мной в беседу. Говорил, что так он помогает мне оживить лицо.

Однажды я спросила, что он думает об искусстве.

— Искусство? — Вадик наморщил лоб. — Да ничего я не думаю. И слово-то какое дебильное. Искусство — искус или искусственный? Ненастоящий, что ли? А может, греховный? Нет, не нравится!

Его рассуждения озадачили меня.

— А как же ты называешь то, чем занимаешься?

— То, чем я занимаюсь, — есть творческий процесс. — В его голосе появились менторские нотки. — Способность к творчеству — это то, чем бог наделил человека, когда сотворил его по образу и подобию своему. Так что человек, он как бы соучастник, со-творец.

— Ого! — восхитилась я. — Высоко метишь!

— А иначе нет смысла, — отозвался он.

— Ну да, может быть…

Теория Вадика радикально отличалась от Лехиной. А чего я ожидала?

Закончив работу, Вадик, как обычно, набрасывал на полотно тряпку и выпроваживал меня до следующего сеанса. Смотреть на неоконченную картину категорически запрещалось. Я изнывала от нетерпения, но помалкивала. Я же знаю, как трепетно относится Вадик к своей работе. Люди искусства — они особенные.

Как-то я спросила его о Жене.

— Жека? Да все нормально. Классный он парень, я тебе скажу.

— Он мне тоже понравился, — призналась я.

— У тебя же вроде есть кто-то?

— Ну да… Я не в том смысле, просто понравился. — Я поймала себя на мысли, как будто оправдывалась.

— Кстати, пока не забыл, у нас скоро выставка, придешь?

— Так ты к выставке портрет готовишь? — с замиранием сердца спросила я.

— Угу…

Конечно, я пришла на выставку. Вадик встретил меня у входа, проводил в зал. Там было довольно много народу. Как я догадалась, студенты и их друзья и родственники, ну и преподаватели, конечно.

Вадик нашел Женю и попросил его за мной присмотреть, а сам куда-то смылся. Я почему-то смутилась, не знала, куда деть руки. Женя, кажется, тоже чувствовал себя не совсем уверенно. Мы бродили по залу, рассматривая творческие работы, Женя рассказывал о художниках, я слушала. Потом вспомнила:

— Жень, где картины Вадика?

— Идем, — сказал он.

Портрет висел не совсем удачно, на него падала тень, и он казался темным, почти черным, наверное, поэтому я не нашла его сразу.

Он был похож! Удивительно, потрясающе, мне даже стало страшно. Вадику удалось все, он ухитрился перенести на холст то неуловимое нечто, что присуще только мне. Но! Глаза! Вроде бы мои, карие, но что-то в них настораживало. Я долго вглядывалась, не понимая. И вдруг вспомнила! Зеркало! Вадик, скотина, он! С портрета на меня смотрела я, но взглядом Вадика!

Женя молчал. Я тоже.

— Он хотел написать автопортрет, — наконец произнес Женя.

— У него получилось. — Я даже не знала, злиться мне или смеяться.

А Женя сказал:

— Ты очень красивая… — и вздохнул.

Я покосилась на него, он смотрел на портрет меня-Вадика. Может, мне показалось? Может, это все-таки мой взгляд?

— Ну как? — спросил подоспевший виновник моего переполоха.

— Ты кого рисовал, друг мой? — ехидно уточнила я.

— М-м-м, видишь ли, — заюлил Вадик, но я видела, как смеялись его глаза. — Это такой образ, м-м, художественный, да…

— Приколист, — чуть слышно произнес Женя.

— Да ладно вам! По-моему, здорово! — открыто потешался Вадик.

— Искусство во мне, или я в искусстве, кому как больше нравится, — ерничал Вадик. — Почему старику Леонардо можно было писать с себя свою Джоконду, а мне нет?

— Ну, если ты сравниваешь меня с Джокондой, то, пожалуй, мне это нравится, — сказала я, чтобы прекратить спор.

— О! Муза дает добро! — обрадовался Вадик. — Муза, айда в кафе, обмоем!

И мы пошли в кафе.