Последние отзывы

  14  

– Не понимаю я что-то. – Брунетти засунул листок обратно в конверт и перекинул его осторожно на стол. Он поразмыслил с минуту – как лучше спросить об этом Паолу.

– Ты ей ничего такого не говорила, а?

Паола была известна широкому кругу своих друзей во многих качествах, и весьма разнообразных, но все, кто ее знали, считали, что она «unamangiapreti», – «пожирательница священников». Антиклерикальный раж, временами находивший на нее, до сих пор удивлял Брунетти, а ведь далеко не часто она могла его теперь хоть чем-то удивить. Но это та самая красная тряпка, которая вгоняет ее, без предупреждения, без промаха, в моментальную ярость.

– Ты же знаешь – я не возражала. – Она произнесла это отвернувшись от плиты и глядя прямо на него.

Брунетти всегда удивляло, что Паола с такой готовностью, так спокойно согласилась на общее семейное предложение – крестить детей и разрешить им посещать уроки религиозного воспитания в школе. «Это часть западной культуры», – часто говорила Паола с леденящей вежливостью. Дети не дураки – скоро освоили: Паола не тот человек, к которому надо обращаться по вопросам веры; впрочем, столь же быстро они сообразили, что их мать – настоящий знаток истории церкви и религиозных разногласий. Теологические основы арианской ереси она разъясняла с объективностью и вниманием к мелочам, свойственными ученому, проводящему исследование. А ее суждения о веках кровопролитий как следствии церковных споров, мягко говоря, мягкостью не отличались.

Но все эти годы она держала свое слово и никогда открыто не высказывалась, по крайней мере в присутствии детей, против христианства или вообще любой религии. Значит, неприязнь к религии или каким-то идеям, – что могло привести Кьяру к «подрывному поведению» – не от каких-то неосторожных слов Паолы.

Оба повернулись на звук открывающейся двери, но под родную кровлю явился Раффи, а не Кьяра.

– Чао, мам! – крикнул он, удаляясь в свою комнату положить книги. – Чао, пап!

И тут же выскочил в коридор и на кухню. Наклонился, чмокнул Паолу в щеку – да он выше, что ли, стал, подумал Брунетти, который сидел.

Раффи поднял крышку сковороды и, увидев, что там шипит, снова поцеловал мать.

– Умираю с голоду, мам! Когда есть будем?

– Как только твоя сестра материализуется. – И Паола повернулась прикрутить пламя под закипевшей водой.

Раффи отвернул рукав и взглянул на часы.

– Ты же знаешь – она всегда вовремя. Еще семь минут – и войдет в дверь. Так почему бы тебе не загрузить макароны?

Он потянулся через стол, вскрыл целлофановый пакет хлебных палочек и вытащил три тонких гриссини; захватил их кончики зубами и, как кролик, жующий три длинные травинки, зажевывал, пока они не исчезли. Извлек еще три и повторил процедуру.

– Ну, давай же, мам! Прямо как зверь голоден, а мне днем к Массимо надо, физику готовить.

Паола поставила на стол блюдо жареных баклажанов, кивнула, соглашаясь, и принялась кидать мягкие полоски пасты в кипяток. Брунетти вынул листок из конверта и вручил Раффи с вопросом:

– Ты что-нибудь об этом знаешь?

Только в последнее время, когда закончился его «марксистский», по определению родителей, период, табели Раффи стали образцово-показательными, какими были у Кьяры с первых школьных дней. Но даже в самые «пофигистские» моменты он чувствовал только гордость за успехи сестры.

Парень повертел листок так и сяк, посмотрел и отдал отцу без единого слова.

– Так как же? – настаивал Брунетти.

– Подрывное, значит? – только и ответил Раффи.

Паола, мешая пасту, несколько раз тяжело звякнула по стенкам кастрюльки.

– Знаешь или нет? – повторил ему отец.

– Вообще-то, нет, – буркнул Раффи, не желая ничего объяснять.

Родители хранили молчание, и Раффи опечалился, его выдал голос:

– Мама сейчас рассердится.

– На что? – с ненатуральной беззаботностью поинтересовалась Паола.

– На… – начал Раффи и смолк: в двери повернулся ключ – это Кьяра.

– А вот и виновная явилась! – провозгласил он и налил себе стакан минеральной воды.

Все трое смотрели, как Кьяра вешает куртку на крючок в коридоре, роняет книги, подбирает, кладет в кресло. Вот прошла по коридору к ним и встала в дверях.

– Кто-нибудь умер? – осведомилась она без тени иронии в голосе.

Паола взяла из шкафчика дуршлаг, поставила в раковину, слила в него пасту. Кьяра, все еще стоя в дверях, опять вопросила:

  14