очень нудно 
3 
Как страстно хочется всё бросить. Вообще всё. С самой высокой горы. В самую глубокую бездну. Бросить и забыть. Обо всём. Навсегда. Закрыть дверь, задвинуть засов, опустить шторы и накрыться с головой одеялом. И пусть вокруг гибнут люди и целые государства! Что мне за дело до них? И что им за дело до меня?…
Стук в дверь. Настойчивый.
– Можно войти?
– Нельзя.
Наверное, я отвечаю недостаточно резко, потому что она всё же входит. Собственно говоря, не могу представить себе препятствие, способное задержать Юджу, хотя бы на минуту.
Йисини останавливается передо мной и скрещивает руки на груди. Смотрит исключительно осуждающе. Я бы даже сказал: взгляд женщины исполнен праведного гнева. На подбитом мехом плаще тает мелкая крупа снега. Опять? Так столицу совсем засыплет аккурат к Празднику Середины Зимы.
– Что ты себе позволяешь? – вопрошает моя старая знакомая. То есть, не так уж она и стара – в самом соку девица, но подобный тон в разговоре могут использовать только люди, которые не первый день знают друг друга.
– То, на что имею право, – поёрзав, наконец-то попадаю пятой точкой в любимую «ямку» на сиденье кресла. Раз уж меня почтили визитом рано поутру, следует приготовиться к долгому и мучительному разговору.
– Вот как? Право портить имущество имеет только его хозяин! – заявляет Юджа. – А ты, насколько я знаю, отказался от парня!
– Какого ещё парня? – после мрачных раздумий о тщетности жизни мозги совершенно не желают работать. Потому как, не видят смысла.
– Того самого!
– Выражайся яснее… И говори потише, пожалуйста!
Она хмурится и принюхивается к ароматам, всё ещё витающим в комнате, несмотря на тщательное проветривание, учинённое мной сразу по пробуждению.
– Ты пьян?
Гениальное умозаключение. Браво!
– Уже нет.
– Точно?
– Хочешь проверить?
Маленький рот кривится.
– Пожалуй, воздержусь.
– Так что там… я с кем-то сделал?
– Зачем ты изуродовал Курта?
– Изуродовал? – начинаю восстанавливать в памяти события вчерашнего дня. Нет, уродовать я никого не уродовал. Так, убил одного молодого человека. Убил хладнокровно и расчётливо, за что получил ввечеру такой откат… Лучше бы позволил убить себя, честное слово! По крайней мере, не пришлось бы мучиться похмельем. – Точно? Ты уверена?
– Да! – довольно подтверждает Юджа.
– Каким образом?
– Не образом, а хлыстом, кнутом или что ещё тебе попалось под руку!
– Мне ничего не попадалось. Я попросил, и мне принесли.
– Ну, надо же! Наверное, все твои просьбы исполняются беспрекословно, раз ты так равнодушно об этом говоришь!
– По какому поводу истерика? – вяло интересуюсь я.
– Истерика? – йисини возмущённо выдыхает воздух. – Истерика?!
– Типичная. Только не говори, что безумно страдаешь из-за нескольких еле заметных рубцов на спине у неблагодарного пацана…
– Еле заметных?! Между прочим, они даже не желают затягиваться!
А вот это интересно. На самом деле. Бил я не сильно, поэтому… Понял. Надо будет поработать над контролем, и основательно. Не следовало прикасаться к живому телу, не заперев Пустоту там, где она должна обретаться. Не повезло парнишке, ой как не повезло… Впрочем, сам виноват: не нужно было так себя вести.
– Заживут. Не сразу, но заживут. Обещаю. Пусть немного помучается: ему полезно.
– Полезно? – тёмные глаза недоверчиво округляются.
– Разумеется. Нечего было пытаться стащить моё оружие.
– Он хотел…
– Украсть кайры. Для тебя, по всей видимости. Очаровала мальчика, прелестница, и теперь во всём обвиняешь меня? Не выйдет.
– Очаровала? – Юджа задумчиво морщит лоб. – Я не думала…
– Это свойственно всем вам. Не думать.
– Кому – вам?
– Женщинам.
Она готова разразиться новой вспышкой гнева, но внезапно передумывает и улыбается:
– Не буду больше спорить. С тобой это совершенно бессмысленно!
– Правильное решение! Умница! Иди к папочке, он погладит тебя по головке…
Йисини, приняв мой шутливый тон, присаживается на подлокотник кресла, но не утихомиривается:
– И всё же… Что произошло?
– Курт не рассказал?
– Он сказал только, что виноват перед тобой.
Хм-м-м-м… Хороший мальчик. Не ожидал. Но всё равно, ему нужно учиться, и учиться долго и многому. Дабы в будущем не столкнуться с человеком, который без зазрения совести перережет горло воришке за одно только намерение поживиться чужим добром.
3 
