Последние отзывы

  17  

– Вы кого-то ожидаете? – спросил я, бросив тревожный взгляд на пустой стул справа от нее.

Клоринда кивнула.

– Я жду подругу, – помедлив, объяснила она. – Я ждала ее до третьего звонка… Наверное, она не смогла прийти, что-то ей помешало… Я не знала, входить мне в зал одной или же нет… Если бы только моя сестра знала, что я вошла сюда одна…

– Я просто счастлив, что вы решили войти. – В моем голосе звучала искренняя радость. Первый раз за весь этот день. По правде говоря, впервые за долгое время. Вот уж поистине чудеса генетики: Клоринда Паттузи ни в чем не походила на свою сестру, она была ровно настолько же красива, насколько та была безобразна. «Моя византийская царевна», – эти слова пришли мне в голову, пока я смотрел на нее. Пришли внезапно, как и должно случаться с поэтом: ведь он знает все. Ему неведомо, как это происходит, но он действительно все знает. Это знание заставило меня забыть даже о дожде.

– С настоящего момента прошу вас считать меня вашим кавалером. Я здесь тоже совсем один, будем соблюдать светские условности.

* * *

Клоринда смерила меня долгим взглядом: высокий; широкое открытое лицо, не лишенное приятности. Стоит ли притворяться и скромничать в подобных обстоятельствах? У меня полные губы, обрамленные иссиня-черными усами и бородой, уход за которыми – надеюсь, ей это было известно – требует много времени и старания. Мои черные глаза горят как уголь. У меня прозрачно-бледные руки с длинными тонкими пальцами. Я знаю, что Клоринда подумала, глядя на них: «Вот руки пианиста, руки ученого», а быть может, просто: «Это руки адвоката». И она ошиблась: у меня – руки Поэта…

Я не отрываясь смотрел на импровизированную сцену и чувствовал, что Клоринда не сводит глаз с моего лица. Я решил, что не стану поворачиваться.

– Забавно получается, ведь моя подруга сама уговорила меня пойти сюда! А потом не пришла к условленному часу… – заговорила Клоринда, приподняв вуалетку. – Я и не думала об этом представлении, не знала, хочется мне его увидеть или нет. Мне как-то не по себе, говорят, это волнительное зрелище!

Я посмотрел на нее с едва заметной улыбкой. Мои напомаженные усы затопорщились.

– Дорогая моя, это всего лишь jongleries,^[10] – заметил я, стараясь, чтобы слова «дорогая моя» прозвучали покровительственно.

В это время свет погас. Стул рядом с моей «царевной» так и остался свободным, и его сразу же занял какой-то молодой человек, стоявший рядом, пока оркестр играл вступление.

Факир Ахмед Бессауи, смуглый плотный мужчина, утомленный шумным успехом, который выпал на его долю во многих знаменитейших театрах Старого и Нового Света, занял место в центре сцены и подал знак, призывая к абсолютному вниманию и полной тишине. Затем заговорил низким глубоким голосом. На авансцене появился маленький человечек в шляпе-котелке, который стал синхронно переводить причудливую речь факира.

– Опыты, которые вы сейчас будете иметь удовольствие увидеть, являются результатом концентрации сил и воли человека, признанного святым. Суфии полагают, что после встречи с Божественным тело человека становится просто оболочкой, а душа превращается в мощную броню. Боль и наслаждение оказываются только проявлениями человеческой слабости, признаками того, что встреча с Божественным не состоялась, что соприкосновение с высшими Сферами было мнимым… Да исполнится воля Аллаха!

Гобой заиграл чарующую мелодию. Появились все те же два лакея, на этот раз полуголые, но по-прежнему в тюрбанах. Они внесли на сцену пылающую жаровню, из которой торчали раскаленные прутья. Факир зажмурился и неуверенным шагом двинулся к жаровне. Сжав губы, он схватил один прут прямо за раскаленный конец.

Грудь Клоринды высоко поднялась, словно пытаясь удержать больше воздуха, чем требовалось для дыхания. Из округлившихся губ вырвалось короткое «ох!». Рукой в перчатке Клоринда пыталась уцепиться за воздух перед собой, словно ища опоры. Оторвав взгляд от сцены, она обернулась ко мне: она была похожа на ребенка, увидевшего нечто пугающее и не находящего в себе сил отвести глаза.

– Все это jongleries, – снова повторил я ободряюще.

Тем временем среди публики поднялся неясный гул, постепенно переходивший в испуганные возгласы и восхищенные вскрики после того, как факир приложил раскаленное железо к своему языку…

* * *

– Одну настойку на травах, – заказал я у буфетной стойки. – Сейчас вам нужно успокоиться, – шепнул я Клоринде. Я подвел ее к столику и помог сесть.

  17