Последние отзывы

  29  

Однако мне это помогло. Промокнув до нитки, с трудом дыша, я нагнулся и уперся руками в колени. Некоторое время я постоял так, не отрывая взгляда от крошечной точки далеко внизу, у моих ног. Я дышал открытым ртом, набирая полные легкие воздуха и дождя. И вот мне стало легче, словно меня спасли при кораблекрушении, словно я был горным бараном, уцелевшим в лесном пожаре, словно я был бегуном, пришедшим к финишу. Словно я был поэтом на Олимпе.

Едва ощутимая мелкая дрожь скользнула из недр земли, моей земли, к Моим ступням. Словно разряд природного электричества пробежал от самой подошвы вверх по моим ногам, вверх по бедрам, по спине, по груди – до самого горла. На меня напал хохот, болезненный и безумный, как конвульсии эпилептика.

* * *

Мать испуганно взглянула на меня, словно увидела привидение:

– Боже святый! Что с тобой стряслось?

– Я промок, – только и сказал я в ответ, стараясь выглядеть спокойным.

Раймонда возвела очи горе.

– И когда только кончится этот дождь… – обронила она. – Как бы то ни было, там тебя дожидается Дзеноби.

– Я должен сперва снять мокрые башмаки, а то еще подхвачу воспаление легких.

– Пойду скажу ему, что ты уже вернулся.

– Подождите минутку, мама, – остановил я ее. – Вам когда-нибудь приходилось делать что-то такое, чего вы сами боялись, но все-таки знали, что все равно вы должны это сделать?

Мать задумалась на секунду, колеблясь, отвечать мне или сразу уходить. Она уже собралась было уходить и даже сделала несколько шагов в сторону моего кабинета, как вдруг обернулась.

– Приходилось, в тот день, когда я тебя родила, – промолвила она.

Дзеноби дожидался меня стоя. При виде меня он улыбнулся, и, сказать по чести, это было первым приятным событием за тот ужасный день.

– Ну что, есть новости? – спросил я, предложив ему сесть.

Дзеноби кивнул:

– Я поспрошал тут у людей об этом Солинасе, как вы меня просили. Вот что, пить он не пил, больной он был, малярию когда-то подхватил. В кабачки да забегаловки только время от времени играть ходил, если удавалось найти кого-то, кто с ним пошел бы. Он не был человеком компанейским, ни с кем дружбу не водил, вы понимаете, про что я? Пройдоха тот еще был, все обо всех вызнавал. Говорят, сведения за плату раздобывал, да еще деньги ссужал в рост. Сплетник, стукач и процентщик, гспадин-авокат! Говорят, будто не без его помощи тогда задержали Сальваторанджело Деттори, известно, что из этого тогда вышло. Да и к делу Моргольяи он руку приложил…

– Получается, что тот, кто его убрал, оказал обществу большую услугу?

Дзеноби рассмеялся:

– Да, вроде так оно и получается. Однако, как мне от надежных людей стало известно, дней за десять до того, как его убили, у Солинаса не за будь здоров спор вышел, угадайте с кем?

Дзеноби замолчал. Он не сказал больше ни слова, словно впрямь решил, что я буду с ним играть в загадки. И что он только себе вообразил!

Я молча прождал несколько мгновений в надежде, что он все же заговорит. Напрасно.

– Не знаю, – только и пришло мне в голову.

У Дзеноби появилось хитрое выражение лица. Он покачал головой и уверенно пообещал:

– Вы ни за что не догадаетесь!

У меня на самом деле не было никакого желания угадывать.

– Ну, ты сам мне скажешь, по-хорошему, или тебя пороть надо будет, чтобы признался? – попробовал пошутить я.

Шутка, видимо, оказалась неудачной, потому что Дзеноби сразу надулся.

– С Руджеро Танкисом, – выпалил он.

– С… Руджеро Танкисом? – Я повторил чужие слова, как кукла чревовещателя.

Дзеноби поспешно продолжил рассказ:

– Говорят, что этот Солинас хвастался, будто знает кое-что о невесте Танкиса, и угрожал об этом раззвонить. И тогда, говорят, эти слова шибко обозлили Руджеро, и он прилюдно пообещал, что вырвет Солинасу язык его поганый, вырвет да и засунет… извиняюсь за такое выражение… ему в задницу!

* * *

Старший инспектор Поли был вынужден признать, что некий Солинас в самом деле время от времени мелькал в коридорах казармы. Поли подтвердил, что то был скользкий тип, прирожденный информатор. Он был одним из тех мастеров доноса, которым даже не приходилось бегать в поисках информации – нужные сведения в виде подслушанных там и сям обрывков фраз находили их сами.

Солинас был настоящим подвижником своего дела, хранителем всего сказанного, но прежде всего недосказанного. Он был неутомимым наблюдателем, от его глаза не укрывались ни едва заметный приветственный кивок, ни взгляд, ни внезапный румянец смущения, ни меткая острота. Все сразу фиксировалось в его памяти – хранилище догадок и подозрений.

  29