очень нудно 
15 
Не берут в императорскую гвардию увечных, пусть даже невиданной силы или благородных кровей. Впрочем, сквайр по имени Конрад не был потомком древнего рода: его родители выслужили поместье не так и давно, в ту пору, когда аббатиса была еще юной послушницей. А вот наследнику выслужиться уже вряд ли было суждено — горб мешал. Не слишком большой, но заметный, горб, из-за которого сквайр вечно носил плащ, подвязанный ремнем, хоть это и не могло полностью скрыть изъянов фигуры. А жаль, ведь смышленый парень. И на лицо недурен. Была бы спина попрямее — добивались бы благосклонного взгляда этих зеленых и спокойных, как лесная дубрава, глаз многие окрестные красавицы.
Но чему не бывать, тому не бывать. Ирен вздохнула, искренне пожалев несчастного, и повернулась к двери, в которую уже стучали тонкие пальчики послушницы.
— Позволите, матушка?
— Входите, я жду вас, сквайр.
Он вошел, словно кланяясь, но смотрел прямо и твердо. Только встретившись взглядом с аббатисой, гость то ли немного смутился, то ли… Впрочем, пожалуй, это было все же именно смущение, потому что мало кто мог остаться равнодушным, увидев воочию служительницу неба на земле. Хотя Ирен прожила на этом свете уже многим более сорока лет, годы как будто обходили стороной гладкую кожу ее светящегося изнутри лица и щадили лазурную яркость глаз. Но даже во время церковных служб аббатиса редко выходила к народу, что уж говорить о личных беседах. Вот и сквайр, судя по всему, не рассчитывал так просто оказаться лицом к лицу с настоятельницей аббатства при городе Тара. Думал, что с ним будут разговаривать из-за непроглядных занавесей? Наверняка. В конце концов, он всего лишь владелец Амменирского поместья, некогда рассадника скверны, а теперь — полузаброшенных руин.
— Что привело вас ко мне, сын мой?
Конрад согнулся в поклоне, отчего его горб стал еще заметнее.
— Только нужда в вашей помощи, матушка.
А вот говорил он совсем без смущения, как говорят люди, больше чем-то встревоженные, нежели благоговеющие.
— Что случилось, сын мой?
Он сделал несколько шагов, словно желая подойти вплотную к собеседнице, но вовремя одумался и остался на приличествующем разговору расстоянии.
— В здешних местах появилась нежить.
Ирен позволила себе кротко улыбнуться:
— Было бы странно, если бы в наших краях, печально знаменитых событиями прошлого, время от времени не возникали подобные слухи.
— Это не слух, матушка, — мрачно возразил сквайр. — Это правда.
Кому-то другому владычица монастыря не поверила бы, но мужчине с зелеными глазами, глядящими так серьезно и внимательно…
— Есть свидетельства?
— Да. Сегодня утром на дороге нашли тело селянина.
— Небось, выпившего лишку?
Конрад неохотно кивнул:
— Опрошенные говорят, что Крин в самом деле выпивал тем вечером. Но не больше, чем обычно, и вполне мог стоять на ногах.
— Сын мой, питие никогда не доводит до добра, — наставительно произнесла аббатиса.
— Его тело было совершенно одеревеневшим, — добавил сквайр.
— Как и положено мертвому телу.
— А вокруг губ виднелся черно-зеленый след.
Последнюю фразу Конрад произнес нарочито небрежно, хотя именно она и была главной во всем разговоре.
Черная зелень. Следы яда, свойственного живым мертвецам. Яда, питающего их тела, как кровь питает тела человеческие.
— Вы уверены, сын мой?
— Я сам видел тело.
Аббатиса сжала губы, мысленно вознося Всевышнему мольбу о том, чтобы принесенная сквайром новость оказалась в ближайшие дни самой печальной из возможных.
— Мои люди смотрели в лесу, но ничего не нашли. Нежить бродит где-то рядом с селениями. Возможно, кто-то помогает ей.
Слова Конрада выражали одновременно сожаление о том, что он не может своими силами отвести угрозу, и просьбу о вмешательстве того рода, какое доступно только церкви. Хотя по мрачному и непреклонному лицу было понятно: нашествие инквизиции вряд ли обрадует сквайра.
— Я поняла вас, сын мой. И немедленно отправлю гонца в столицу.
Конрад поклонился еще раз, делая несколько шагов спиной назад, к двери.
— Берегите себя и своих подопечных. Отец небесный не оставит вас в своей заботе.
Аббатиса проводила просителя взглядом, исполненным потаенной жалости, подошла к столу и позвонила в серебряный колокольчик, подзывая любую монахиню, которая могла оказаться поблизости. Требовалась бумага, чернила и надежный человек, способный передать тревожное послание из рук в руки.
15 
