88 
9
– Для захвата нужна машина. Это стоит денег. Денег у нас нет. А у вас, сударыня?
– У меня тоже нет денег. На последние до Парижа добралась. Но знаю, где взять.
– Поделитесь.
– Вы, князь, если не ошибаюсь, были награждены офицерским Георгием и Станиславом с мечами. Вы, Александр Михайлович, – Владимиром на шею и Анной на оружие. Вы, Сергей Николаевич…
– Заложить ордена?! Как смела ты…
Чудовищное бешенство вдруг взорвало бородатого. Он ухватил зеленую бутыль за горлышко, и казалось, раздавит ее короткими мощными пальцами.
Настя презрительно усмехнулась. Ее тоже взорвало бешенство, но она сдержалась. Она хотела крикнуть ему в лицо: «О, господа гордые гвардейские офицеры, ваши женщины торгуют собой на улицах городов всего мира от Сиднея до Парижа и Рио и на свои жалкие гроши содержат вас – бездельников, а вы тут в офицерскую честь играете!»
Но не сказала этого Настя, только ногтями по столу скребнула, как злая кошка. И отвернулась в омерзении.
10
Руди не спал всю ночь. Ругал себя.
Любопытство – могучая штука. Отчего же он так слаб? Надо было вынести боль. Может быть, надо было кричать? Просила же фрау Бертина кричать. Тогда бы он узнал, что бывает дальше.
11
Сталин сжал руку Ежову. Обнял за плечи:
– Николай, у тебя гениальная голова! Мы с тобой еще поработаем.
Давно Сталин не жал ему руку! Давно Сталин не обнимал его за плечи и не называл его по имени. Давно сталинская улыбка не искрилась такой дружбой.
Ноги Ежова стали легкими-легкими, какая-то сила подхватила его, и он почти вприпрыжку выскочил из сталинского кабинета. Помнит Николай Ежов это чувство: раньше, когда он был наркомом внутренних дел, приходил к Сталину с длинными расстрельными списками, Сталин подписывал, и охватывала Колю Ежова неудержимая радость, и на ее крыльях выскакивал он из сталинского кабинета…
Именно это чувство вынесло его в коридор…
Тут-то его и взяли.
12
Не сказала Настя обидных слов. Но поняли они, что она им сказать хотела.
Отшвырнул князь бутыль. Хлопнула бутыль об пол кирпичный, брызнуло зеленое вино вместе со звонкими осколками такого же зеленого стекла. Испугалась бы Настя резкого жеста, звона и грохота неожиданного. Но злость ей испугаться не позволила. Перекосило ее злостью: ишь, нашлись ревнители чести! Потому на испуг у нее эмоций не осталось. Потому она даже и не вздрогнула, когда все вздрогнули.
Они это по-своему поняли.
Запустил князь руку куда-то глубоко за пазуху, извлек платочек засаленный, тугим узлом завязанный. Зубами узел разворотил. Бросил на стол Георгия, сверкающего белизной, и Станислава с мечами и ореликами. Ленточки замусолены, а золото звенит и светится.
Бросил и вышел, ни на кого не глядя.
13
Руди Мессер решил попасть к ней на ночное наказание еще раз. Интересно же: чем все это кончится? Но она его больше не вызывала. Ладно. Он начал писать с таким количеством ошибок, за которое его каждый день следовало бы драть кнутом. По часу. Или по два.
Но она не вызывала.
Он начал писать поперек строчек. Она ставила ему отличные оценки.
Он перестал писать вообще. А она продолжала отмечать его старание.
Он знал: других она вызывает на всю ночь.
Он начал бить стекла. Не помогло.
Он встретил ее в коридоре и сообщил, что вечером в школе устроит пожар.
Тут ее взорвало.
14
Николая Ежова взяли как-то тихо и буднично.
Прямо за дверью сталинского кабинета нависла над ним тень Холованова:
– Вы арестованы!
Двое подхватили под руки, завернули их назад, как ласты, и вздернули. С синих петлиц государственной безопасности некто с наглой мордой сорвал огромные маршальские звезды…
– Иди, сука!
15
Захват – дело простое. Особенно если клиент по девкам шляется. Если темные кривые переулки его влекут.
Его взяли тут же, на Сен-Дени. Улица широкая, а в стороны – переулки, а от переулков – длинные темные коридоры-переходы тоже вроде переулков, только крытые, кошками загаженные и людьми. Там лестницы скрипучие вверх и вниз, ведра и мусорные баки, там вырванные фонари, там темнота, смрад и сырость, там сальные стены исписаны непристойными решительными призывами…
Человек с такими деньгами мог бы снимать девок на Пигали и даже на Мадлен, там девки и качеством лучше, и чище. Но дороже. А он привык на Сен-Дени… Всю жизнь тут. Разбогатев, привычкам юности не изменил.
16
Вторым делом в берлинских тюрьмах – санитарная обработка. А первым делом бьют.
88 
