очень нудно 
111 
Как только Луизу положили на кровать — она была уже приготовлена, и ночная сорочка из белого крепдешина лежала на подушке, — мужчины вышли. Адальбер объявил, что будет ждать представительницу Армии Спасения, чтобы отвезти ее домой. Рамон поспешно предложил ему выпить что-нибудь. Археолог выбрал виски.
— В гостиной у самой двери справа — все необходимое. Шкафчик, на котором стоят графины, это холодильник, — сообщил дворецкий, которого определенно тянуло вернуться в постель.
Адальбер не стал его удерживать:
— Не стоит вам портить себе ночь. Уходя, я брошу ключи в почтовый ящик.
— О, благодарю вас, месье! У меня был тяжелый день. Я убирал дом, а госпожа очень придирчива, замечает любую пылинку.
— Меня бы удивило иное отношение! Спокойной ночи, мой друг!
Адальбер еще ни разу не был в доме госпожи Тиммерманс, и со стаканом виски в руке он прошелся по первому этажу, стараясь унять нарастающее волнение. Ему не терпелось подняться и посмотреть, что делает Мари-Анжелин. Прошла минута, показавшаяся ему вечностью, и Видаль-Пеликорн не выдержал. Он бесшумно взбежал по лестнице, покрытой голубой ковровой дорожкой, и тихонько поскребся в дверь спальни Луизы. Не услышав ответа, он постучал чуть громче, и вновь безрезультатно. Постучав в третий раз и опять не получив ответа, Адальбер встревожился и решился открыть дверь. Госпожа Тиммерманс в белой ночной сорочке мирно спала в своей розовой постели, ночник горел в изголовье кровати… Но Мари-Анжелин в комнате не было…
Адальбер осторожно вошел, закрыл дверь, сделал несколько шагов по комнате и позвал Мари-Анжелин. На этот раз она появилась на пороге двери, ведущей, вероятно, в будуар. Она была бледна, как смерть, но в руках держала голубой кожаный футляр с тисненой императорской короной на крышке.
— Вы нашли его? — вполголоса спросил Адальбер.
— Да… Но я не осмеливаюсь открыть его. Думаю, это от волнения!
Археолог поставил футляр на круглый столик, открыл его, вынул веер и передал его своей сообщнице. Он осмотрел дно футляра. Для хранения изумрудов футляр подходил идеально, но изнутри он был обит белым бархатом. Вскрыть его, не повредив ткань, казалось невозможным. Работа была выполнена безукоризненно, и если человек не знал о наличии второго дна, ему бы и в голову не пришло заглянуть под обивку.
— Что вы намерены делать? — прошептала Мари-Анжелин.
— Придется резать ткань в самом незаметном месте…
Предвидя подобный поворот событий, Адальбер прихватил с собой скальпель и надрезал им ткань с той стороны, где футляр открывался. Разрез получился тонким, и Адальбер увидел, что бархат приклеен, а не просто натянут. В это мгновение Луиза заворочалась в постели и пробормотала что-то. С отчаянно бьющимся сердцем План-Крепен торопливо подошла к ней, пощупала ее лоб. Это явно не понравилось спящей, потому что она повернулась на другой бок…
А в это время Адальбер слегка надрезал обшивку на боковой поверхности футляра, чтобы пробраться в получившееся отверстие. Внезапно он выпрямился.
— Смотрите! — услышала Мари-Анжелин его голос.
Рука Адальбера слегка дрожала, когда он извлек все пять изумрудов. Свет упал на камни, и они как будто пробудились от долгого сна, засияв насыщенными оттенками зеленого, столь же переменчивыми, как волны океана. План-Крепен упала на колени.
— Боже мой! Священное ожерелье!
— Да, это оно, только, как я и предполагал, золотые украшения, разделявшие камни, заменили простой золотой цепочкой. Теперь надо все привести в порядок.
Адальбер достал из кармана пять обычных камешков, довольный тем, что правильно подобрал их в соответствии с размерами изумрудов. Очень осторожно он спрятал их в тайник, укрепил мягкую ткань, удерживавшую камни, чтобы они не катались по футляру и не привлекали к себе внимание. Баронесса Рейхенберг продумала все до мелочей. Затем Видаль-Пеликорн разгладил бархат на дне футляра, скрывая следы скальпеля, положил веер, закрыл футляр и вернул его Мари-Анжелин.
— Уберите его, — очень тихо сказал он. У него не осталось сил, как будто он только что взобрался на самую высокую пирамиду.
С огромным облегчением Адальбер убрал изумруды в карман. Когда План-Крепен вернулась, в ее глазах блестели слезы радости. Они крепко обнялись.
— Уф! — выдохнула Мари-Анжелин. — Никогда в жизни мне не было так страшно! Но теперь оно у нас!
111 
